ветви мескито до крови хлестали в лицо. Я схватился рукой за свисавшую ветвь; липкое тело испуганно и злобно забилось под моим прикосновением, высвободилось и перебросилось через мое плечо и, убегая, зашуршало палым листом. Я услышал зловонное дыхание, холодная чешуя задела мне щеку. То была отвратительная игуана…
Огромная летучая мышь хлопала мне в лицо своими похожими на паруса крыльями. Она ежесекундно возвращалась ко мне; дух захватывало от ее зловония. Два раза пытался я ударить ее шпагой, но промахивался и протыкал пустой воздух. На третий раз шпага запуталась в лианах. Это было ужасно. Борьба с такими врагами пугала меня…
Наконец, после долгих усилий, я увидел просвет. За деревьями открывалась лужайка, и я радостно бросился к ней.
— Как хорошо! — воскликнул я, выбравшись из лесного мрака. И вдруг я с криком ужаса отскочил назад. Руки и ноги отказались повиноваться мне. Шпага выпала из моих пальцев. Я стоял бледный и оцепенелый, словно пораженный молнией.
Прямо передо мной, не более как в трех шагах, стоял, простирая ко мне костлявые руки, образ самой смерти. Я ясно увидел белый обнаженный череп с пустыми глазницами, длинные голые кости ног, неприкрытые иззубренные ребра, костлявые пальцы скелета…
Немного справившись со своим страхом, я услыхал в кустах шум. Казалось, двое человек отчаянно боролись там.
— Эмиль, Эмиль! — кричал женский голос. — Не убивай его, не надо!
— Прочь! Не мешай мне, Мари! — отвечал низкий голос мужчины.
— О нет, — продолжала женщина, — не надо, не надо, нет, нет.
— Проклятие всем женщинам! Говорят тебе, пусти!
Послышался звук яростного удара… вскрик… и в ту же секунду из кустов вынырнул человек.
— А, капитан! Удар за удар! — закричал он по-французски. Больше я ничего не слышал. Страшный удар обрушился на меня, и я упал замертво…
Первое, что я увидел, придя в сознание, была длинная рыжая борода Линкольна, потом сам Линкольн, потом бледное лицо маленького Джека и, наконец, кучка солдат из моей роты. Оглянувшись, я увидел, что лежу в своей палатке, на своей походной кровати.
— Как? Что?.. В чем дело?.. Что такое? — заговорил я, нащупывая рукой мокрую повязку на голове.
— Лежите смирно, капитан, — сказал Боб, отнимая мою руку от повязки и укладывая ее вдоль тела.
— Ожил, ожил! Вот и хорошо! — воскликнул ирландец Чэйн.
— Ожил? Да, что же со мною было? — спросил я.
— Ох, капитан, ведь вас чуть не убили. Всё они — эти мерзавцы французы, чтоб им всем провалиться!..
— Убили? Мерзавцы французы? В чем дело, Боб?
— Понимаете, капитан, вы ранены в голову. И мы думаем, что это те французы…
— Ах, теперь вспоминаю! Удар, да… но смерть?.. Смерть?
Я приподнялся на постели, словно ко мне вернулся мой ночной призрак.
— Смерть, капитан? Какая смерть? — спрашивал Линкольн, поддерживая меня своими крепкими руками.
— Капитан, верно, вспомнил скелет, — сказал Чэйн.
— Какой скелет? — спросил я.
— Ну, да, старый скелет, что наши ребята нашли в лесу, капитан! Он висел на дереве, под которым вы лежали, и качался над вами, словно знамя. Вот подлые французы!
Больше я о «смерти» не расспрашивал.
— Но где же французы? — спросил я, помолчав.
— Удрали, капитан! — отвечал Чэйн.
— Удрали?
— Удрали, капитан! Как он говорит, так и есть, — подтвердил Линкольн.
— Удрали? Что вы хотите этим сказать?
— Дезертировали, капитан…
— Почем вы знаете?
— Да ведь здесь их нет.
— На всем острове?
— Мы обыскали все кусты.
— Но о каких французах вы говорите? Что за французы?
— Дюброск и тот малый, что всегда был с ним.
— Вы уверены, что они пропали совсем?
— Мы обыскали все закоулки, капитан! Гравениц видел, как Дюброск пробирался со своим ружьем в лес. Потом мы скоро услышали выстрел, но думали, что это пустяки. Утром же один солдат нашел на земле испанское сомбреро, а Чэйн узнал, что пуля пробила палатку майора Твинга. А там, где вы лежали, мы нашли вот эту штуку.
И Линкольн показал мне мексиканскую саблю — мачете.
— Ах, вот как!..
— Вот и всё, капитан! Только я думаю, на острове были мексиканцы, и эти французы удрали с ними…
Когда Линкольн ушел, я принялся обдумывать всю эту таинственную историю. Память моя понемногу прояснялась, и вскоре все события прошедшей ночи связались у меня в общую цепь. Пуля, которая чуть не убила меня в палатке у Твинга; челнок; французские слова, которые я услышал перед тем, как удар поразил меня; самое восклицание «удар за удар» — все говорило за предположение Линкольна.
Это Дюброск стрелял в палатку, это он ударил меня по голове!
Но кто же была женщина, умолявшая его пощадить меня? Мысли мои вернулись к юноше, убежавшему вместе с Дюброском. Этого юношу я часто видел в его обществе. Между ними чувствовалась какая-то связь; юноша казался преданным рабом сильного и гордого креола. Неужели же он был женщиной?..
Я вспомнил, что меня всегда удивляли его тонкие черты, нежный голос, маленькие руки. В его повадке были и другие особенности, всегда казавшиеся мне странными. Когда Дюброска не было, юноша часто взглядывал на меня с каким-то непонятным выражением. Мне вспомнилось и многое другое, прежде казавшееся неважным. Все, что я мог припомнить, убеждало меня, что юный друг Дюброска и женщина, чей голос я слышал в лесу, — одно лицо. И я невольно улыбнулся своему ночному приключению…
Через несколько дней мои силы вполне восстановились. Рана оказалась неглубокой: фуражка ослабила удар, а оружие француза было очень тупо…
В начале марта полки, обучавшиеся на Лобосе, были вновь посажены на суда и отвезены в гавань Антон-Лисардо. Там уже стоял на якоре американский флот, а через несколько дней к нему присоединилось свыше ста транспортных судов.
На этом почти необитаемом побережье нет ни городов, ни деревень. Кругом расстилается бесконечная пустыня песчаных холмов, косматых от перистой листвы пальм.
Мы не решались высадиться на берег, хотя гладкий белый песок очень соблазнял нас. За прибрежными холмами скрывался сильный неприятельский корпус, и время от времени на берегу показывались конные патрули.
Я не мог не воображать себе тех чувств, которые должны были испытывать местные жители, глядя на наш флот. Для этого заброшенного побережья зрелище маневрирующего флота было непривычно и вряд ли особенно приятно. Ведь за темными досками корабельных кузовов скрывались вооруженные враги. Крестьяне должны были смотреть на наши «дубовые чудовища» с таким же ужасом, с каким мы созерцали змею.
Десант был назначен на 9 марта. Нам предстояло высадиться против острова Сакрифисиос, в пункте, недосягаемом для пушек Вера-Круца.
Настало утро 9 марта, яркое,
