Дим-Димыч взял меня под руку, и мы зашагали по безлюдном перрону.
Столбик ртути на большом градуснике, прибитом к стене вокзала, показывал около двенадцати градусов ниже нуля.
— Не успел проститься с Варей, — пожаловался Дим-Димыч. — Заглянул на коммутатор, а ее там нет…
— Беда небольшая, не на войну едешь.
— Так-то оно так, но порядок нужен во всем…
Он не договорил. Кто-то налетел на Диму сзади и едва не сбил с ног.
— Пришла-таки! — заметил я.
Варя скороговоркой объяснила, что вырвалась из коммутатора без ведома начальника телефонной станции, что в ее распоряжении считанные секунды, что ожидать поезда, а тем более отправления его она не может.
Дело ясно! С места в карьер они начали прощаться. Я, как человек деликатный по натуре, отошел в сторонку.
Прощание прошло в быстром темпе. Оно сопровождалось взглядами, вздохами, объятиями, жаркими поцелуями, но без слов. Да и к чему здесь слова!
Можно было подумать, что Дим-Димыч едет не на неделю, а на год и не в райцентр нашей области, а в экспедицию по открытию нового материка.
Когда удовлетворенное "восьмое чудо света" затопало своими валенками к выходной калитке, к платформе подошел поезд.
У вагона я сказал Дим-Димычу:
— Потешные люди вы, влюбленные.
— И ничего не потешные, — ответил он. — От Адама и Евы до наших дней все влюбленные одинаковы. А ты знаешь, по какому делу я еду?
— Понятия не имею.
— Любопытная история. Месяца два назад на одну из строек Сибири приехал член крайисполкома. Был митинг. На глазах у всех к члену исполкома подбежал какой-то тип и с ходу выпустил в него три патрона. Когда его пытались схватить, он хлопнул еще одного, двоих ранил, а последнюю пулю пустил себе в рот. И делу конец. Опознать убийцу-покойника никто не смог. Документов при нем не оказалось. Единственная улика — пистолет "парабеллум".
Мы прогуливались вдоль вагона.
— Так… — сказал я. — Нелепая история. Но это же в Сибири?
— Да, в Сибири. Но теперь выяснилось, что "парабеллум" принадлежал до ноября 1936 года работнику военкомата Свердловского района нашей области.
Я свистнул и спросил:
— Где же он, этот работник?
— Сидит в тюрьме.
— За что?
— На это я отвечу, когда вернусь. Пока неясно.
— Ну, желаю тебе успеха. Заходи… Уже два звонка.
Я усадил Дим-Димыча в плацкартный вагон и вернулся в город.
6 января 1939 г. (пятница)
Сегодня новый начальник отдела Кочергин собрал к себе руководящий оперативный состав и слушал доклады о наиболее серьезных материалах, находящихся в производстве.
Пока впечатление о Кочергине складывается в его пользу. Дело он, видно, знает и имеет опыт. Держит себя просто, а спокойствием напоминает Курникова. Подчиненного выслушивает, считается с его мнением. Это отрадно.
Например, выслушав начальника шестого отделения, Кочергин спросил:
— Как вы сами думаете?
Тот доложил.
— Вы убеждены, что это правильно?
— Да!
— Хорошо. Так и действуйте!
Конечно, не в меру "умный" товарищ, вроде Безродного, может сказать, что подмеченная мною деталь, по сути дела, мелочь, но, как известно, стиль работы и складывается из мелочей.
А с начальником первого отделения младшим лейтенантом Чередниченко произошел другой разговор. Тот доложил о заявлении на одно лицо, недавно появившееся в нашем городе и сразу привлекшее к себе внимание соседа по квартире.
Кочергин поинтересовался:
— Почему вы не побеседовали до сих пор с автором заявления?
— Как вам сказать… — замялся Чередниченко, — я имел в виду сделать это, но бывший начальник отдела Курников посмотрел на мою инициативу неодобрительно.
— Откуда это видно? — спросил Кочергин.
— К сожалению, письменного распоряжения не было…
Кочергин пристально, даже очень пристально посмотрел на Чередниченко и недовольно произнес:
— Никогда не пытайтесь валить вину с себя на тех, кого нет и кто не может опровергнуть ваши слова. Это очень плохая привычка.
Меня никогда не радовали чужие неприятности, а вот, тут душа моя возликовала. Чередниченко, безусловно, врал. Курникову он не докладывал. И Кочергин понял это.
Уже в коридоре ко мне подошел Чередниченко и произнес с иронией:
— Новая метла по-новому метет.
— Дурак! — коротко бросил я.
— Что ты сказал? — покраснел Чередниченко.
— Если понравилось, могу повторить, — ответил я. — Но мне кажется, что ты расслышал.
Чередниченко чертыхнулся и пошел к себе.
Несколько слов о Безродном. У нас в управлении две группы по изучению иностранных языков. С начинающими занимаются два приватных преподавателя, а с теми, кто совершенствует знания, Дим-Димыч. Он прекрасно владеет немецким языком. Да и не только немецким. Дим-Димыча можно считать полиглотом. Он отлично знает румынский, свободно объясняется и бегло читает по-французски, неплохо знает чешский и польский.
На сегодняшнее занятие Безродный не явился. Я, как староста группы и замещающий Дим-Димыча в его отсутствие, решил выяснить причину.
— Почему тебя не было сегодня, Геннадий? — спросил я.
— Дела, дорогой мой. Зашился окончательно.
— Работы у всех хватает. А запустишь — труднее будет.
— А я вообще думаю бросить…
— То есть как это?..
— Да так, не до языков сейчас, друг мой. Да и туговато он идет у меня.
Это была правда. Геннадий не проявлял способностей в изучении языка. Он плохо читал по-немецки, еще хуже писал, а говорить не мог. Он не успевал закреплять знания, терял их. Дим-Димыч до последнего времени прилагал прямо-таки героические усилия, чтобы держать Безродного хотя бы на одном уровне. Дим-Димыч и я, да и другие ребята регулярно читали немецкую литературу, ежедневно разговаривали по-немецки друг с другом, слушали немецкие радиопередачи, короче говоря, систематически тренировали язык, а Геннадий ограничивался лишь посещением занятий. И вот решил вообще бросить учебу.
Я не стал его переубеждать, лишь сказал, что останавливаться на полпути плохо. Он ничего не ответил, а когда я собрался покинуть его кабинет, неожиданно остановил меня:
— Минутку, товарищ Трапезников. Хотите работать в моем отделе?
— Это как понимать? — удивился я.
— А так: если согласитесь, я заберу вас к себе и дам второе отделение.
Слова "в моем", "заберу", "к себе", "дам" неприятно резанули слух.
Я ответил:
— Очень неумно заставлять барана выбирать себе мясника.
— Острить пытаетесь? С Брагина пример берете? — усмехнулся Безродный.
