— Менелай! Менелай! — бормотал он. — Десять лет Троя находилась в осаде, потому что пастух похитил у тебя жену… Король отнял у меня мою Елену, и с Божьей помощью начнется вторая Троянская война.
В эту минуту вошла старуха, и Солсбери, глубоко задумавшись, уселся у огня.
Так он провел первую ночь после отъезда из замка Уорк.
На рассвете граф снова двинулся в путь; он сказал хозяйке слова благодарности, когда входил в дом, и слова признательности, когда выходил из него, но на столе оставил столько денег, что ими можно было бы целый год расплачиваться за гостеприимство, коим он пользовался всего двенадцать часов.
Менялись местности, через которые он проезжал, но воспоминание об унижении неотступно преследовало его повсюду.
Несколько раз в разгар дневной жары он останавливался, спешивался и, пустив коня щипать свежую траву, садился под деревом и с грустью смотрел на счастливую жизнь других людей, будучи не в силах ни поделиться с ними своей печалью, ни разделить их радость. Иногда, когда он вспоминал о прожитых им счастливых днях и думал о тех горестных, что предстоят ему, тихие слезы лились из глаз этого воина, не раз видевшего, как на полях сражений вокруг него свирепствует смерть, но волновался ничуть не больше скалы, что невозмутимо взирает на бушующее море, бьющееся о ее склоны; ибо верно, что, сколь бы ни был силен мужчина, в одном уголке своего сердца он всегда сохраняет юношескую робость, чьей тайной владеет только женщина, и одна она по своей воле заполняет этот уголок надеждой, радостью или страхами, позволяющими управлять этим человеком или пугать его, будто он дитя, напрасно зовущее мать.
С грустью размышляя о собственном прошлом, он достиг берега моря и узнал то место, где высадился, когда Эдуард добился от короля Франции его освобождения в обмен на пленного шотландца. С того времени произошло много событий, которые, казалось, никогда не могли произойти. И какая странная ирония таилась в этой королевской дружбе!
— О море! — воскликнул граф, устремив взор на океан, что в этот час спокойно ластился у самых его ног, отражая в своих волнах безобидные облака, которые южный ветер изредка нагонял на небесную лазурь. — О море! Насколько лучше грозные бури, вздымающие до небес твои волны, словно полчища титанов, чем загадочные человеческие страсти, что делают людей хуже самых гнусных скотов и убивают чаще, чем пучины!
Солсбери какое-то время стоял, погрузившись в глубокие раздумья, потом провел рукой по лбу и, заметив проходящего мимо крестьянина, спросил его, где найти владельца судна, что смогло бы доставить его на французский берег.
Крестьянин показал пальцем на ближайший дом и пошел своей дорогой.
На другой день, вечером, граф простился с берегами Англии, думая, что покидает их навсегда, и на следующее утро приплыл в Булонь.
Из Булони он, по-прежнему одинокий и мрачный, двигался дальше верхом, ночуя на постоялых дворах и с рассветом отправляясь в дорогу. Когда он въехал в Париж, в городе был праздник: там это случалось часто, особенно после заключения перемирия. Солсбери пробрался сквозь толпу горожан, бродячих комедиантов и рыцарей, а вечером, когда веселье в городе затихло, отправился в Лувр.
Лувр в то время выглядел далеко не так, как теперь. К большой башне и ограждающим ее стенам, возведенным в 1204 году Филиппом Августом, еще почти ничего не было пристроено. Королевская резиденция была такой простой, что создавалось впечатление, будто в четырех стенах наугад, на разных уровнях, проделали небольшие окна.
Солсбери прошел просторный двор, находившийся в центре этого квадрата, и направился к расположенной в середине большой башне. Он перешел каменный мост, переброшенный через широкий ров, что омывал башню, и подошел к железной двери, ведущей на винтовую лестницу, по которой поднимались в покои короля.
Когда он оказался у двери, перед ним появился офицер и осведомился, что ему угодно.
— Я хочу говорить с королем Филиппом, — ответил граф.
— Кто вас послал? — спросил офицер.
— Передайте его величеству, что граф Солсбери, подданный и посланец короля Эдуарда Третьего, просит допустить его на аудиенцию.
Офицер открыл железную дверь, поднялся с графом наверх и попросил его подождать несколько минут; потом появился снова и, поклонившись, сделал Солсбери знак, что король его ждет.
Он прошел вперед и, приподняв ковер, ввел графа в комнату, где находился Филипп.
Король в одиночестве сидел за большим столом и казался задумчивым. В комнате царил полумрак.
— Это вы, граф! — воскликнул король, с удивлением увидев возникшего перед ним Солсбери.
— Да, ваше величество, это я, граф Солсбери, который до смерти не забудет, что с ним, когда он был пленником короля Франции, обходились как с королевским гостем, и сегодня даже скучает о своем заточении.
И граф провел рукой по лбу, словно желая прогнать тягостные образы, преследовавшие его.
— Сядьте рядом со мной, граф, и соблаговолите объяснить, чему я обязан вашему столь приятному для меня появлению здесь.
— Ваше величество, я секунду назад сказал вам, что храню память о вашей доброте ко мне, но должен был бы прибавить, что я пришел засвидетельствовать вам мою признательность, дабы вы сами могли убедиться, что я говорю правду.
— Вас послал король Англии?
— Нет, ваше величество. Никто не знает, что я во Франции, — мрачным голосом ответил граф, — и надеюсь, никто никогда не узнает о моем визите к вам. Позвольте мне, ваше величество, задать вам несколько вопросов.
— Прошу вас.
— Вы ведь подписали перемирие с королем Эдуардом?
— Да.
— И вы спокойны, поскольку верите в прочность этого перемирия?
— Как видите. Мы не только спокойны, но даже очень часто устраиваем праздники. Наш добрый французский народ подобен ребенку; его надобно развлекать до тех пор, пока ему не придется сражаться.
— Но, ваше величество, в Англии находятся ваши пленные, так же как во Франции были пленные короля Эдуарда.
— Я помню об этом, мессир, среди них сир де Леон, три отважных командира, один из коих уже возвращен мне, ибо я обменял его на герцога Стэнфордского. Это мессир Оливье де Клисон.
— О ваше величество, Франция несчастна с той минуты, когда те люди, что должны были бы ее защищать, стали предавать ее.
— Я вас не понимаю, — сказал король, вставая.
— Я сказал, ваше величество, что король Эдуард вернул свободу Оливье де Клисону в обмен на герцога Стэнфордского, но отказался освободить Эрве де Леона.
— Правильно.
— Знаете ли вы, ваше величество, почему король Англии отдал предпочтение этому вашему подданному?
