— Я уверена, мадам, что они образцовые дети, а вы — образцовая мамаша. Но разрешите полюбопытствовать, почему их у вас так много?
— Мсье Жуве уже лег спать? — спросил губернатор. Мария отвела его в сторону, чтобы их никто не слышал.
— Действительно, мой муж уже в постели. Когда он готовится ко сну, это напоминает дворцовую церемонию. Клод осторожно снимает одежду, внимательно разглядывая каждый предмет туалета, и тщательно складывает. Затем я подаю ему ночную рубаху и ночной колпак, аккуратно завязав его тесемки. Потом приношу особую книжку с ключом и замком… Вы все уловили? И еще перо и чернила. В течение получаса он что-то записывает в эту книжку. Должно быть, сделки, заключенные днем, — расход, приход и свой «барыш». Клод прячет под подушку все имеющиеся у него в данный момент деньги в кожаном кошельке… Дома они лежат у него в двух шкатулках: одна в изголовье, другая — в ногах, и он спит, положив голову на шкатулку.
— Мне надо вам сказать кое-что важное, — тихо шепнул губернатор. — Вы знаете, что Август де Марья собирается жениться на девушке из Новой Франции, которая прибывает на следующем судне?
— Да, я слышала об этом.
— Эта девушка — ваша дочь, — заявил Жан-Батист, стараясь, чтобы его не слышала мадам Готье.
Мария несколько секунд недоверчиво глядела на него.
— Малышка Фелисите! Не могу поверить! Жан-Батист, этого не может быть! Настоящий абсурд! Почему этот гордый и важный молодой человек хочет взять замуж мою дочь?
— Прежде всего, ни один из де Марья — отец или сын — не подозревают, что вы — ее мать. Надеюсь, вы ничего не рассказали де Марья о себе, когда плыли в Луизиану на одном корабле с ним.
Мария покачала головой.
— Нет, и он не знает, что у меня был ребенок.
— Жениху известно только одно — что Фелисите — сирота, и она воспитывалась в семье моего брата. Шарль и Жозеф де Марья, исходя из собственных соображений, договорились об этом браке, и мой брат дает за нее огромное приданое. Я больше ничего не могу вам сказать. Но Шарль очень привязался к Фелисите, и она сама согласилась выйти замуж за Августа де Марью.
— Расскажите мне о моей дочери. Она ребенком была такой некрасивой.
— Фелисите, — произнес губернатор, — очень привлекательная и умная, и много помогала моему брату, барону Лон-гея, в его делах.
Неожиданно Мария Жуве заплакала, прикрыв лицо руками. Она так сильно рыдала, что у нее тряслись плечи. Потребовалось некоторое время, прежде чем она пришла в себя. В этот момент губернатор объяснил мадам Готье, где ей разместиться с детьми. Затем он обратился к Марии и увидел, что та вытирает покрасневшие глаза надушенным платком.
— Прошу прощения, — Жан-Батист, за мое неприличное поведение. Пресвятая Дева, почему мне так плохо? Я оставила свою дочь-малютку, потому что желала пользоваться преимуществами моей внешности. Мне хотелось, чтобы мной все восхищались, и я жила в достатке и спокойствии. И я этого добилась!
Мария достала небольшое зеркальце и внимательно посмотрела на себя.
— Мне нельзя плакать, — взволнованно заявила она. — В юности я была прелестна после рыданий. И как я этим пользовалась! Но сейчас… сейчас я становлюсь похожей на злобную и взъерошенную старую медведицу. Она покачала головой и убрала платок. — Могу вам откровенно признаться, что я пытаюсь выглядеть по возможности прилично, но теперь предпочитаю удобные башмаки всему остальному. Больше всего я нуждаюсь в комфорте и покое. Муж обеспечивает мне все это.
На глазах у Марии выступили слезы.
— Я хорошо себя чувствовала до тех пор, пока вы не рассказали мне о моей дочери. Сейчас я понимаю, что у меня не все в порядке. Я всегда знала, что когда-либо придется принять важное решение, Жан-Батист… Фелисите никогда не узнает, кто я такая.
Губернатор утвердительно покачал головой.
— Я рад, что вы все правильно понимаете. Я и сам хотел предложить вам это.
— Было бы лучше всего, если бы мы возвратились во Францию до ее приезда, но муж думает по-иному. Фелисите предстоит немало трудностей и без меня.
Губернатор поднимался очень рано. Но просыпаясь, он неизменно слышал звук топоров и пил Филиппа и его добровольных помощников. Все здоровые и умелые мужчины были заняты строительством домов для новых поселенцев. Воздух с рассвета до заката звенел от ударов топоров и завывания пил. Жан-Батист долго работал по вечерам, но Филипп и его Поликарп Бонне тоже не покладая рук допоздна воздвигали большой дом на узкой дороге, ведущей к северу от церкви. В будущем она получит название рю д'Орлеан.
Как-то утром Д'Ибервилль отправился туда с утра пораньше и нашел Филиппа и Карпа, занятыми обмерами бревен. Это была трудная работа, и, несмотря на ранний час, они уже здорово устали.
Филипп прекратил работу, как только увидел широкополую шляпу губернатора. Он приближался к ним.
— Мне даже не надо интересоваться, прибыл ли корабль, — заметил Филипп. — Вы бы сами мне все сказали.
— Пока нет никаких известий, — грустно покачал головой де Бьенвилль. — Мне кажется, ты закончишь дом до ее прибытия.
— Мы действительно начали его строить. Вот посмотрите, — Филипп поднял топор и попробовал остроту лезвия. Жан-Батист понял, что он пытается скрыть волнение и грусть. — Мсье Жан-Батист, корабль не прибудет! Мне вчера снился сон, и я видел ясно, как он пошел ко дну. Это вещий сон, — корабль затонул, и вместе с ним погибли все, кто плыл на нем.
— Сны ничего не означают! Они отражают твои переживания, когда ты бодрствуешь, — де Бьенвилль старался говорить весьма уверенно, чтобы ободрить молодого человека. — Филипп, ты не должен терять надежду. Я тоже надеюсь на лучшее. Вскоре прибудет быстрое каноэ с известием, что корабль видели в заливе.
— Да поможет Господь, чтобы ваши слова оказались пророческими, — с чувством проговорил Филипп.
Де Бьенвилль собрался уходить.
— Пусть сомнения не помешают тебе закончить работу. Мы должны приготовить для невесты уютное гнездышко.
— Что вы думаете о мсье де Марьи? — спросил Филипп. Губернатор помолчал.
— Он — джентльмен до кончиков ногтей. Сначала я сомневался в том, что он станет хорошим мужем для Фелисите, но теперь у меня переменилось мнение. Могу только сказать: он самый остроумный человек из всех, с кем мне приходилось встречаться.
Жан-Батист отправился прочь, а Филипп с остервенением набросился на бревна, словно желая сквитаться с Августом де Марьей.
Спустя некоторое время Карп отложил топор и уставился на Филиппа.
— Мастер, я вам подхожу?
— Карп, ты такой усердный, как оттавский бобр. Помощнику было приятно выслушать это, но он не вернулся к своей работе.
