Владимир КОРОТКЕВИЧ - Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

«Иниго Лопес де Рикальдо, – в мыслях позвал капеллан. – Друг, Игнатий Лойола. Скажи, что мне делать. Тебе тридцать, но ты умнее всех нас, вместе взятых. Посоветуй, друг».

И он увидел лицо дона Иниго. Зашевелились губы.

«Брось, – сказал Иниго-Игнатий. – Отступи. Грех не покарать отступника сразу. Но тайный грех – дарованный Богом грех. Ты же не ехал сюда с намерением отступить? Всё от обстоятельств. Именно в них мудрость властелина. Дай им слово, ну».

Монах засмеялся.

– Успокойтесь, люди, – мягко проговорил он. – Тысячник погорячился. Но эта горячность заслужит прощение от Бога, как и ваша непочтительность. Церковь никого не тронет, – «В данную минуту», – добавил он мысленно, – клянусь вам. Расходитесь. Пашите. Мы нисходим к вам. Как ни трудно, а может, подешевеет хлеб. Возможно, мы собьём, ради вас, цены на кое-что…

– На мыло и на верёвки, – вслух добавил Христос.

– …Пойдёмте, люди, оставим их. Им есть о чём подумать. Бывай, весёлый чудотворец.

Стража с отрядом, присоединившимся к ней, поскакала от костров в ночь.

И чуть утихла дробь копыт, как эти костры начали шипеть и рвать паром, ибо их заливали водой.

К Христу подошёл тот мужик, что гаркнул на Корнилу.

– Ну вот… Мы своё дело сделали, не дали Тебя. Теперь – прости.

– Я понимаю. Вы же не боги, чтоб без крыши жить.

– Но Ты – Бог. – Мужик земно склонился перед ним. – Ты вознесись. Ты, знаешь, с весной приходи. Как отсеемся.

И остались они одни, а вокруг была ночь. Христос молча смотрел во мрак блестящими глазами.

– Видишь, как они, – сказала Магдалина. – Пойдём… Видишь, как они с тобой…

– Нет, – одолев стеснение в горле, произнес он. – Я иду к ним. Я ещё только не знаю как. Но это бедное море… Без денег, без земли, без возможности идти куда хочешь, без глаз, без языка. – Бог мой, что перед этим моя шкура, что перед этим все храмы!

Ночь пылала звёздами. Во тьме, казалось, не было дороги.

Христос встал.

В этом августе целую неделю лили страшные ледяные дожди, словно стоял октябрь или даже ноябрь. Не было дня, чтоб не выпал на землю град. Перенасыщенная почва не могла больше впитывать ливни, и вода широко разлилась полями.

И по дороге, что была даже не грязью, а потоком, шли на север четырнадцать человек. Изнемогали, падали и снова шли. Много дней они голодали. Даже за деньги, каких бьшо мало, на всём севере не удавалось купить и крошки хлеба. Они колотились в ознобе, и негде им было не только переночевать, но и обсохнуть, ибо деревни были сожжены.

И всё же они шли на север не только потому, что там были целые дома и хлеб. Вовсе даже не потому. Если бы только это – Христос пошёл бы в Гродно. Просто за ними следовали по пятам. Видимо, повсюду были разосланы приказы, ибо несколько раз их хотели схватить и спаслись они только чудом.

Гарцевали дорогами разъезды. Проверяли около сёл. Ночуя в лесу, не раз слышали они собачий брёх. И стоило им ткнуться сначала на северо-запад, а потом на запад – начиналась яростная облава. Очевидно, по какой-то линии были выставлены посты.

Часто слышали они на ночных дорогах шаги, голоса, топот, по временам немой крик. Они скрывались от всех людей и потому не знали, что не одни бегут на север.

Бежали толпами. Бежали от холода и разорения, от кнутов и податей. Бежали, чтобы не умереть. Кочевали целые деревни. Некоторых останавливали и возвращали назад. Но Юрась и его соратники не знали этого. Им не было до этого дела. Их бросили в тот момент, когда они больше всего нуждались в помощи. Вера возвела их на вершину, вера и сбросила. Все знали, что Христос – всемогущ.

…По очереди несли ослабевшую женщину. Стократ в день умирали и оставались живыми, и в недоумении были, когда же родится правда. Что-то около недели бежали они.

И Христос понял в эти дни, что в сеть попадают большие рыбы, а малые выскакивают из неё. А в сеть жизни, в невод, поставленный сильным, попадают одни мальки – для большой рыбы этой сети не существует.

Он также был мелкой рыбой. И только косяк таких, как он, мог порвать бредень, поставленный судьбой. Нельзя бесконечно отступать.

У самой дороги было гнездо перепёлки. Кони и коровы могли растоптать его, пастушки – подобрать яички, конюхи – разнести жалкие стебельки, из которых оно было свито. Но из каждого целого яйца мог вылупиться гнев.

…Их гнали, как мальков на отмели, как перепёлок во ржи. Нужно было остановиться, и хоть слабым клювом, но клевать, чтоб не сгубить навеки душу.

Нельзя больше было бежать. Надо было показать зубы, пусть даже ценою жизни.

И вошли они по раскисшей, страшной дороге в предместье Вильно и подошли к Острой Святой Браме.

Бурлила пред воротами толпа. Толкались, гомонили, слышались проклятия, божба, смех. Но чем далее они протискивались к арке, тем становилось тише и благочинней, будто люди, как они есть, на глазах превращались в ангелов. Очи скромно потуплены или возведены, на головах нет шапок.

А люди были те же самые. Та самая разномастная, обшарпанная толпа, среди которой мелькали суконные одежды мещан и золото доспехов и богатых одеяний.

Били колокола. По всему простору города.

– Скинь шапку, – сказала Христу Магдалина.

– Ну нет, – с недоброй усмешкой отозвался тот. – В своём доме что хочу, то и делаю.

– Собьют.

– А я вот им головы дурные посбиваю, – посулил Фома.

Не снимая шапок, они прошли ворота. Им повезло: никто не прицепился. Возможно, просто не обратили внимания, какая это цаца пришла с Медзининской дороги.

– Вот тут и начнём, – решил Христос. – Если не услышат грома возле святыни, то уж нигде не услышат.

…Почти голый, он стоял за аркой глухого переулка, выходящего на Татарскую улицу. Редкие прохожие поспешали мимо. Мало ли что можно увидеть на улицах святого города. Может, так пропился человек, что шинкарка за долг с него платье снимает.