– А знаешь ли ты, что его любовь стала причиной, по которой не исполнились и твои собственные желания и планы? – опять спросил Ричард.
– Да, и это знаю, – ответил Саладин, – но его любовь началась раньше моей, и она, мне кажется, переживет мои желания. Да и я считаю недостойным мстить за полученный мной отказ тому, кто был неумышленной причиной этого отказа. Если бы даже предмет его любви выбрал его, а не меня, то кто может утверждать, что она была не права, предпочтя благородного и храброго рыцаря чужеземному и иноверному государю?
– Да, он храбрый и благородный рыцарь, но недостаточно высокого происхождения, чтобы дочь Плантагенета решилась вступить с ним в брак, – надменно ответил Ричард.
– Таковы обычаи ваших народов, – возразил Саладин, – но у нас в восточных странах поэты и мудрецы говорят, что вожак верблюдов, исполненный отваги и мужества, достоин облобызать уста прекрасной царицы, а трусливый князь недостоин прикоснуться и к ее платью. Однако да сохранит мой брат уверенность в глубоком моем почтении к нему и позволит мне покинуть его на время, чтобы встретить моего гостя, эрцгерцога Австрийского, и этого рыцаря-назареянина, и да не сочтет мой царственный брат, что я им оказываю равный с Мелеком Риком почет, но и не забудет, что я – хозяин, для которого гостеприимство – святая обязанность.
Окончив таким образом свою беседу с королем Ричардом и указав ему на место, где были раскинуты шатры для королевы Беренгарии и для дам ее свиты, Саладин покинул королевский шатер и отправился встречать герцога Монсерратского и его свиту, для которых был также устроен весьма торжественный и пышный прием. Разнообразнейшее угощение в восточном и европейском вкусе в изобилии предлагалось в различных палатках знатным гостям Саладина, который в своем радушии дошел даже до того, что велел греческим невольникам разносить гостям вино – запретный предмет для всякого мусульманина.
Король Ричард не окончил еще обеда, как тот же Абдалла эль-хаджи, который являлся к нему в лагере крестоносцев с письмом Саладина, пришел с проектом церемониала предстоящего на завтрашний день поединка. Зная слабость своего старого знакомого к вину, Ричард предложил ему выпить с ним прекрасного вина, доставленного распоряжением Саладина своим знаменитым гостям, но Абдалла, хотя и с чувством сожаления, но решительно отклонил это предложение и заявил, что невоздержание его может ему стоить жизни, так как, хоть Саладин и снисходителен во многих отношениях, но строго следует правилам Корана и того же требует от своих единоверцев.
– В таком случае, – рассуждал король сам с собой, – если он не любит того напитка, который веселит сердца людей, то нельзя надеяться, чтобы он обратился в христианскую веру, и таким образом получается, что предсказание безумного энгаддийского пустынника – лишь пустая болтовня.
По окончании обеда король занялся обсуждением программы и пунктов церемониала поединка, что заняло немало времени, так как по многим из них надо было получить согласие противной стороны и самого султана Саладина.
Наконец все было улажено, и церемониал с описанием поединка на французском и арабском языках подписан султаном Саладином как посредником, а королем Ричардом и эрцгерцогом Леопольдом – как поручителями со стороны вступавших в поединок.
Едва Абдалла откланялся королю, как в шатер вошел де Во.
– Рыцарь, вступающий завтра в поединок, – докладывал он, – испрашивает разрешения представиться сегодня вечером для заявления своего должного почтения Его Величеству как своему секунданту.
– Ты его видел, де Во? – спросил король улыбаясь. – Узнал ли в нем нашего знакомца?
– Клянусь Ланеркостской Богоматерью, Ваше Величество, в здешней стране происходят такого рода неожиданности и превращения, что голова моя идет кругом. И я должен вам сознаться, что узнал сэра Кеннета только благодаря его собаке, которая некоторое время пробыла у меня, животное стало ласкаться ко мне, впрочем, и ее-то я узнал лишь по широкой груди, круглым лапам и лаю. Она, Ваше Величество, так же раскрашена и размалевана, как венецианская красавица.
– Ты больше знаешь толк в собаках, чем в людях, – заметил король.
– Не стану этого отрицать, государь, я убедился, что животные гораздо честнее людей. К тому же Ваше Величество иногда причисляет меня к скотам, но я себя утешаю тем, что служу льву, которого весь свет признает царем зверей.
– Недурно сказано, де Во, и ты можешь считать, что поквитался со мной. Впрочем, я всегда говорил, что в тебе есть частица ума, жаль, до нее трудно добраться. Только когда колотишь молотом по твоему лбу, то вылетают искры ума. Но вернемся к делу. Хорошо ли вооружен наш рыцарь и хорош ли его конь?
– И то, и другое не оставляет желать лучшего, Ваше Величество, – ответил де Во. – Его доспехи хорошо мне знакомы: это те же, что предлагал нам купить венецианский купец незадолго до вашей болезни, требуя за них пятьсот безантов.
– И, как видно, продал их дороже на несколько золотых и за наличные деньги султану Саладину. Хороши, нечего сказать, эти венецианцы, они готовы продать даже самый Гроб Господень тому, кто заплатит дороже.
– Умоляю, Ваше Величество, быть осторожнее в ваших высказываниях. Теперь нас покинули все наши союзники за нанесенные вами оскорбления. Я сомневаюсь, чтобы нам каким-либо образом удалось пробраться сухим путем через их владения. Недостает только поссориться с этой морской республикой, чтобы лишиться возможности добраться до отечества и морским путем.
– Изволь, я воздержусь, – сказал с досадой король, – но избавь меня от своих наставлений. Скажи лучше, есть ли духовник у рыцаря?
– Есть, Ваше Величество, – ответил де Во, – это энгаддийский пустынник, исповедавший его, когда он готовился к смертной казни. Предстоящий поединок привлек из пустыни и этого святого отшельника.
– Хорошо, – сказал король. – Что же касается просьбы рыцаря, то ответь ему, что король Ричард примет его не прежде, чем он своей храбростью и победой у «Алмаза пустыни» загладит свою вину на холме Святого Георгия. Кстати, поскольку ты идешь в лагерь, то зайди в шатер королевы и доложи ей, что я вскоре за ней приду и велю явиться туда Блонделю.
Де Во ушел, а через час и Ричард, набросив плащ, покинул шатер. Король захватил с собой гитару и направился к шатру королевы, где рассчитывал встретить и принцессу Эдит, с которой еще раз хотел переговорить о султане Саладине.
На пути к шатру королевы стояла стража из арабов. Когда король приближался к ним, все они прятали глаза и отворачивались от него, но после того, как он проходил дальше, снова принимали прежнее положение и внимательно следили за ним. Арабская стража прекрасно знала в лицо Ричарда, но, согласно восточному этикету, делала вид, что не узнает короля, ибо он явился в одежде без всяких отличий, присвоенных его королевскому сану.
