Затем его кликнул Мескан.
— Отец мой и государь! Нет в помине никакой Иштар, Халлан видел ее раньше и узнал бы. Но на Полдень от города, может быть в одном дневном переходе, какая-то темная туча.
— При чем здесь Энкиду?
— Он… меченый. Мир Теней поставил на нем свое клеймо. Если Энкиду захочет, именем Творца его можно очистить от подобной скверны. Но это… как глубокий рубец — остается на всю жизнь. Очистившись, он все равно будет страдать, ему придется терпеть боль и ужас в разных обстоятельствах. Особенно если неподалеку от него окажутся некоторые магические существа.
Раздосадованный, Бал-Гаммаст церемонно задал вопрос:
— Сын мой Мескан! Ужели дневной переход, по-твоему, соответствует слову «неподалеку»?
— Государь! Это беспокоит меня больше всего. Там… нечто сильное и опасное. Оно способно дотягиваться до Энкиду, быть может не желая того…
— Я понял тебя. Ты сможешь очистить Энкиду?
— Это совсем не сложно. Жаль, я не знал раньше…
— Так сделай это сейчас! На рассвете ты мне понадобишься. Будь у меня.
Мескан склонился перед ним.
— И вот еще что… Когда закончишь, дай Энкиду вина. Немного. Чтобы утешился, но не напился.
— Я понял тебя, государь.
Бал-Гаммаст отправился досыпать. Он чувствовал: новый день потребует от него свежей головы. Надо выспаться.
А смутная ночь с 16-го на 17-е уллулта тянулась и тянулась.
…Он видел все тот же дом, великий светлый дом на острове, но сейчас Бал-Гаммаст не двигался к воротам, а удалялся от них. Дом уходил всё дальше и дальше, уплывал остров, и темное море бесилось у его берегов. Валы поднимались, кажется, к самым тучам, ветер срывал с них пенные шапки. Вода, закипая, билась на отмелях и остервенело бросалась на берег. Иной раз ей удавалось выгрызть целую скалу…
О! Вот рухнул каменный щит, и под ним обнажилась глина, испятнанная множеством дыр и пещер. Остров разрушался все быстрее и быстрее. Горы падали вниз, люди, заламывая руки, носились по остаткам своих владений, деревья кланялись под гнетом урагана. Корявые руки молний нещадно били по крыше дома.
Вот над морем высится уже не остров, а лишь колоссальный глиняный столб с домом наверху. Вода, кажется, на миг прекращает свой неистовый натиск, но затем обрушивается с новой силой, удвоенной, утроенной, удесятеренной… Даже сквозь рык урагана и гневные крики волн слышно, как столб подламывается с ужасающим треском. Водяной взрыв поднимается к небу. Тьма застилает глаза Бал-Гаммасту. Все кончено.
Все кончено?
Шторм утихает. Море больше не ярится. Вместо безвременной тьмы над ровной поверхностью пучины встает робкий сероватый день. Бал-Гаммаст слышит тонкую музыку флейт. Она становится все громче и громче. Звучит, кажется, все: море, солнце над ним, свод небес и… корабли, во все стороны расходящиеся от места гибели острова. Было б темно, не было б и самого начала дня, и солнце светило бы тусклее луны, однако от каждого из кораблей исходит свет, яркий, сильный, легко рассеивающий мглу над волнами.
Бал-Гаммаст чувствует, что сам он парит, как птица, высоко над флотилией. Под ним плещут веселые флаги. И он же — на каждом корабле. Отчего— так? Отчего не может он собрать всех воедино, направить в одну сторону? Отчего все дальше расходятся корабли на поиски новой земли? Бал-Гаммаст напрягает волю, пытаясь повернуть маленькие островки света друг к другу, но ничего не выходит. Музыка мешает ему. И в конце концов он и сам покоряетеся этой музыке, и летит с нею, и растворяется в ней… Иная рука, иная воля позаботится и о нем самом, и о кораблях, и о моряках, и о частицах светлого дома, сохраненных капитанами. Суждено ли им собраться когда-нибу…
— Ты велел будить без рассуждений, Балле! Вот и вставай! — рычит ему в ухо Пратт.
За окнами рассвет. Бал-Гаммаст проспал без малого стражу.
— Встаю, Медведь… — и, пока не забыл, — сегодня дежурил сотник…
— …Дорт из столицы.
— Присмотрись к нему. Дельный человек. Что-то я в нем вижу… А теперь выйдите отсюда все.
Анна спала, не чуя никаких угроз, и шум ее ничуть не потревожил. Бал-Гаммаст поцеловал ее в плечо.
— Я вернусь к вечеру, моя любимая. В крайнем случае — завтра.
* * *
— …Сколько их? Где они?
Ответил Пратт:
— Из всего дозорного десятка уцелели два человека. Теперь нас ждут, Балле. Всего примерно шесть сотен бойцов или, может быть, семь, но не больше. В основном суммэрк. Десяток колесниц. Один из каждой дюжины — лучник. По виду — опытные головорезы, та еще падаль ходячая. Но в целом все это мусор, Балле. Это помет. Они никогда не бились вместе. Они опасные, кусачие… бараны.
— Мы можем вывести в поле столько же бойцов, Медведь, луков у нас больше. И опыта больше тоже у нас. Еще останется достаточно сил для охраны города… Что? Что у тебя с рожей? Ну?
— Там, с ними, — кошмар. Не знаю, как назвать. Урод.
— Я знаю… — вмешался Мескан.
— Что это такое? Насколько опасно?
— Очень опасно, государь. Это тварь из Мира Теней, лишенная пола, лишенная души, лишенная жалости. Ее… его… зовут Хумава. Жгущий ужас. Последний раз это являлось при царице Гарад, и его натиску следует приписать падение города Аталата, разграбленного и разрушенного. Помнят и другое его явление — при Бал-Адэне Великом. Тогда его отогнали с легкостью, но ведь то была эпоха Цветущего Царства… Другое дело — сейчас…
Неожиданно Мескан утратил все свое хладнокровие. Он закрыл лицо руками и зарыдал. Плечи его сотрясались, сам он согнулся и никак не мог унять плача.
— Да что с тобой? Мескан!
— Моя бабушка… — начал было Медведь, но царь оборвал его:
— Не сейчас, Пратт… Мескан!
— Чем провинилась эта земля, Творец? В чем она виновата? Возьми меня, возьми нас всех, только… останови… останови все это! Земля… гибнет… Зачем, Творец! Сжалься над нами! Я люблю тебя, не мучай же ты их всех! Пожалуйста! Я не могу остановить это… Скольких еще убьют! Я не… я не могу… Останови… ты! — Он всхлипнул. — Государь, может быть… тогда… по дороге в Урук… совершена ошибка…
Бал-Гаммаст подошел к нему, взял за плечи, приподнял и как следует встряхнул пару раз.
— Нет, Мескан. Прекрати! Мне нужна твоя помощь. Плач прервался. Однако лицо первосвященника урукского оставалось мрачным.
— Все пропало, государь. Я… легко докажу, что нам не выдержать… его нападения.
— Да я и слушать тебе не стану! Помоги мне победить! Этот город не должен пасть!
— Нам осталось… только оплакивать его злосчастную судьбу…
— Так. Я, царь и сын царя, приказываю тебе: на колени!
Мескан растерянно улыбнулся
