– В двух лье!
Безнадежно вздохнув, королева упрекнула графа Тулузского:
– Ваше сиятельство, вы пришли на Святую землю с крестом, дав обет способствовать нам в борьбе с неверными, и тут же принялись претендовать на франкское графство и угрожать моему вассалу и зятю.
– А вы здесь уютно устроились, а? – Иордан откинулся на спинку стула, выпятив крутой живот. – Все сродственнички, свойственнички, рука руку моет, все свои! Весь вертоград Палестины – одна большая семейка! Вы не опасаетесь, что чем теснее вы заступаетесь друг за дружку, тем громаднее пропасть между вами и прочим латинским миром? Вы уже не часть нас, а бандитская шайка сообщничков!
– Но вы ведь тоже наш родич! Мессиры, опомнитесь! Неужели вместо святой борьбы с исламом вы развяжете междоусобную войну?!
– Меня обижает ваше сомнение, дорогая королева. Всю свою жизнь я защищал свои права! – нахохлился старый хряк. – Я отважно сражался с Гильомом Аквитанским, я бестрепетно изгнал поддерживающих его монахов, я не на жизнь, а на смерть боролся с графом Барселонским, захватил испанский Леон, овладел Нарбонной. – Альфонсо припомнил, не пропустил ли еще какого доблестного завоевания, наглядно свидетельствующего о серьезности его намерений, добавил: – Я воевал за Монпелье с Гильомом VI, сражался с нашим хлюпиком Людовиком за Фландрию…
– За это вас два раза отлучали от церкви, Иордан! На том свете черти уже развели для вас знатный огонь под котлом с кипящей смолой! Утремер – это не ваша паршивая Франция, тут не сила, а закон определяют права баронов! – хлопнул ладонью по столешнице младший Сен-Жиль.
– Мое право на Триполи – самое законное! Я привел с собой тысячи веских легальных доводов, и каждый из них вооружен до зубов.
– Весь исламский мир не может взять Триполи, а вы, дядя, воображаете, что я вас испугаюсь?
Королева Мелисенда отчаялась. В амбразуры залы врывался грохот волн, бьющих в подножие каструма. С утра она пыталась примирить стороны, но оба потомка Сен-Жиля бились об нее, Мелисенду, мерно и неугомонно, как морской прибой о скалу.
– Ваши светлости, – миролюбиво предложила она севшим от бесполезных уговоров голосом, – давайте обсудим не права, а возможности.
– С моей армией у меня огромные возможности! – обрадовался Альфонсо.
– Лучше я Триполи сарацинским бесам отдам, чем вам, дядюшка! – напыжился и покраснел от злобы Сен-Жиль.
Похоже, скорее ад замерзнет, чем эти два родича договорятся.
– Это мы еще посмотрим, – не унывая, хмыкнул провансалец. Потянулся, налил в серебряный кубок еще немного отличной королевской мальвазии, уточнил: – В крайнем случае, я всегда могу разорить Триполи и причинить всем вам множество неприятностей! Песчаная кочка Утремера еще запомнит славного Альфонсо Иордана! – Довольно хрюкнул, хлопнул себя по толстой ляжке и победоносно оглядел собеседников.
– Ваше сиятельство, – кротко заметила королева, – вы губите весь Крестовый поход.
– Правление вашей сестрицы Годиэрны в Триполи я гублю, – огрызнулся Иордан, доливая вина в кубок. – Посмотрю я, куда подевается ваше миротворческое смирение, когда Бодуэн вас саму спихнет с трона!
Королева оперлась подбородком на полную белую руку, доброжелательно улыбнулась Альфонсо:
– Дорогой граф, я рада, что вам нравится мое вино. Приятно встретить истинного ценителя этого изумительного напитка. Скажите, есть ли что-либо, что мы могли бы сделать, что помогло бы вам смириться с потерей Триполи? Мы готовы быть разумными и уплатить за графство компенсацию или даже выделить в нем отдельный фьеф.
Кабанчик помоложе подскочил в своем кресле как ужаленный:
– Сук на иудином дереве я готов выделить!
– Ваше величество, – развел толстыми руками Иордан, – все знают, что я имею право на Триполи. Откажись я от собственного наследства, я превращусь во всеобщее посмешище. Да я скорее сдохну, чем отступлюсь!
Королева прикрыла глаза. Тратить драгоценное время разумно только на разногласия, которые могут быть разрешены убеждением или силой. Этот спор не прекратят ни уговоры, ни стращания, но сам он грозит растерзать все Заморье. Перебирая алебастровой рукой с синими прожилками висящие у пояса четки, Мелисенда со вздохом уступила:
– Пусть будет по-вашему, дорогой Альфонсо.
Отношения короля Франции и князя Антиохийского становились напряженнее с каждым днем. Все старания Констанции сгладить грубоватость Раймонда и расположить короля в их пользу оставались напрасными. Пуатье не щадил себя ради верных соратников, он был безоглядно предан друзьям, но он всегда неважно ладил с теми, кто с ним не соглашался и не поддерживал его целиком и полностью. В этом убедились бывший патриарх Домфорт, Иоанн, Левон и Жослен. Он даже Фульку не простил заигрываний с Византией. А Людовик хоть и выглядел смешным и растерянным, но заставить его что-то сделать помимо его желания оказалось труднее, чем утопить рыбу.
Из-за Алиенор даже Констанция стала недоброжелательной, подозрительной, ревнивой и мелочной. Раймонд совершенно перестал замечать ее, зато от племянницы не отходил ни на шаг. Усердно учил королеву игре в шахматы: «Ваше величество, это военная игра королей. В ней благородство иерархии, простор стратегии и изящество тактики, в ней вся необходимая воинам мудрость. Заметьте, мадам, король почти не принимает участия в борьбе, более того, он сам нуждается в защите, зато королева – самая сильная фигура, способная принимать любые решения и зачастую именно она выигрывает партию». А с Констанцией всегда играл в тавлеи и в глупых «лису и гуся» и, разумеется, не тратил своего красноречия, убеждая ее в целесообразности собственных планов.
Нет, это в Констанции говорила не одна женская ревность. Невозможно было смириться с тем, что в Алиенор он видел самостоятельную повелительницу и ради того, чтобы привлечь королеву на свою сторону, превратился в лебезящего придворного, а поддержку Констанции считал настолько обеспеченной, что за нее не отдал бы и последнего щенка в помете.
Вот и сейчас за пиршественным столом князь беседовал с французским монархом, но взгляд его то и дело обращался к Алиенор, видимо, призывая ее поддержать его план кампании:
– Алеппо, ваше величество! Алеппо – сердце империи Нуреддина. Если мы захватим Алеппо, это обеспечит нам безопасность всего севера страны, а тем самым и всего королевства!
Послушать Раймонда, так взятие Алеппо сулило обернуться приятной послеобеденной прогулкой, хотя слепая кобыла из Антиохии уже могла бы безошибочно доскакать до этого города, столько раз франки безуспешно ходили на приступ вражеской твердыни. Поистине, Алеппо стал для франков «скалой соблазна» пророка Исайи, обернувшейся в «камень преткновения». Первым еще два десятка лет назад Алеппо осадил дед Констанции Бодуэн II, и, чтобы избавиться от франков, город отдался под власть Занги – тогда еще атабека Мосула. Так у Кровавого в Сирии появилась вторая точка опоры. А когда рука раба избавила от него мир, Алеппо и дерзкую мечту завоевать империю от Армении на севере до Александрии на юге унаследовал Нуреддин. Даже сейчас, когда в Антиохии расположилось французское ополчение, тюрки осмеливались кружить неподалеку.
