Он положил ее вязанку на кучу дров, которая казалась просто гигантской — по крайней мере, Белой Телке.
— Я заметил, что твой запас почти кончился, так что я тебе еще дров набрал.
— У тебя уже есть взрослое имя?
Он покачал головой и смущенно пожал плечами:
— Нет. Понимаешь, все как-то не выходит. Да в конце концов теперь это не так уж и важно.
— Если бы мне не казалось, что я от этого сразу же помру, я бы встала и обняла тебя.
Его голос зазвучал приглушенно и тревожно:
— Ты себя нехорошо чувствуешь?
Ее легкие сотрясла судорога, перешедшая в приступ кашля. Когда ее наконец отпустило, она беззаботно махнула рукой:
— Нет, ничего особенного, мальчик мой. Просто… просто старость, понимаешь? Каждый день напоминает мне, что я не вечно жить буду.
— Поправишься, — сказал он просто.
— Ты так думаешь?
— Ты слишком зловредная, чтобы помереть.
Она весело усмехнулась и снова закашлялась. Терпеливо дождавшись, пока приступ пройдет, он заметил:
— Раньше ты так не кашляла.
— Да и сейчас не всегда — а только когда я себя слишком замучаю. — Она пожевала беззубыми челюстями и скривила губы. — Кажется, лес все дальше и дальше от меня уходит. Откинь занавес, пусть хоть немножко светлей будет. Достаточно тепло, чтобы не замерзнуть, — да заодно и проветрим тут.
— Тебе пора переселиться. Я заметил, что здесь вокруг уже все сучья с деревьев содраны — все нижние ветки. Весь валежник собран. Остались одни толстые стволы.
— Но мне здесь нравится.
— А как у тебя с продовольствием дела?
— Они тебя прислали меня допросить?
Он усмехнулся, по-овечьи изогнув губы:
— Нет, не допросить. Конечно, разговоры всякие шли… Два Дыма ужасно за тебя волнуется. — Он умолк, ехидно глядя на старуху. — Может быть, не без основания.
Злобно прищурившись, она зарычала:
— Так скажешь ты наконец, зачем на самом деле пришел? Чтобы меня дразнить? Хватит тут рассиживаться, будто гриб на пне, — говори! Что стряслось? Почему ты пришел? Тебя никто не обижает?
После того как он подкинул в огонь еще пару веток, старуха сняла с ног мокасины и швырнула их поближе к раскаленным угольям костра. С сохнущими мокасинами надо уметь обращаться. Прежде всего они должны быть сделаны из насквозь прокопченной и отлично выдубленной кожи — иначе они сожмутся, или утратят эластичность, или потрескаются. А если они слишком теплые и ноге жарко, то тепло выгонит пропитывающий кожу жир и она будет быстрее промокать.
— Обид на мою долю достаточно выпадает. — Он уже не улыбался. — А так — просто люди начали волноваться, как ты тут одна поживаешь, я ведь уже сказал. И мы…
— Все здоровы? Никто не заболел, не ранен? Ты не за снадобьями от болезней пришел?
— Нет, все здоровы. Но мы начали о тебе беспокоиться. Много раз решали кого-нибудь к тебе послать. разузнать, как ты поживаешь. — Веселый огонек загорелся в его глазах, и он добавил: — Убедиться, что ты не замерзнешь из-за нехватки дров.
— Вот еще! Этого не дождетесь!
Не обратив никакого внимания на ее возмущенный возглас, он продолжал:
— Ну и я вроде как вызвался сходить.
— Вызвался? Ты? Я думала, ты меня недолюбливаешь.
«И вдобавок что-то скрываешь. Нет, есть и еще причина. Но какая?»
Он старался не смотреть ей в глаза:
— Нет, не то чтобы недолюбливаю… Просто ты всегда ко мне так назойливо приставала с Силой… Всегда угадывала, когда у меня бывали Видения. Всегда все знала. И хотела от меня добиться большего, чем то, на что я способен. Вот и все. Я вовсе не относился к тебе враждебно.
«Ты лжешь!» Прежняя проницательность вернулась к ней. «Почему же ты тогда пришел? Видения по-прежнему мучают тебя? До, конечно! Стоит только на него внимательно поглядеть — вид затравленный, как у крысы, попавшей в змеиную нору!»
Он кивнул, беспокойно потирая руки:
— Послушай, я не тот Зрящий Видения, каким тебе хотелось меня считать. Я не хочу ко всему этому возвращаться.
— Ну и не о чем тогда беспокоиться. Ты — не тот Зрящий Видения. — Она повернула мокасины к огню другой стороной и смотрела, как от них поднимается пар.
— Вот и ладно.
— Но пришел-то ты из-за Видений? Из-за них проделал такой долгий путь?
Он молча смотрел в огонь, слегка надув губы и наморщив лоб.
Понизив голос, она мягко добавила:
— Я не буду больше к тебе приставать. Я… в общем, я ошиблась. Не справилась со всем этим делом. Я это поняла, когда пришел Кровавый Медведь и попытался начать войну. Вот в тот день мне все и стало ясно. — И она сделала неопределенный жест, будто приглашая его забыть прошлое. — Так что говори, не бойся. Я помогу, как смогу. Если хочешь, просто выслушаю твой рассказ.
Колеблясь и запинаясь, он все-таки заговорил:
— Все дело в Видениях. Все просто едва с ума не сходят. Голодный Бык говорит, что чувствует себя так, как если бы стоял на горной вершине в грозу и не знал бы, куда спрятаться. Только Два Дыма молчит.
— Это действие Силы.
— Как бы то ни было, Видения приходят и уходят… в последнее время чаще. А одно из них возвращается вновь и вновь. Я стою один в горящем лесу. А сквозь пламя проходит Волк Духа и превращается в человека. Он говорит со мной — и такими загадками, которые я не могу понять. О том, чтобы быть одновременно всем и ничем… Меня потом несколько дней дрожь бьет.
Да, и еще кое-что было… вроде Видения наяву. Однажды мы отправились загонять в ловушку горных овец, и я… растворился в овце — не знаю, как иначе сказать. — Он с трудом сглотнул и заговорил о другом. — Два Дыма и Лосиха волнуются. Да и все, я думаю, волнуются. Я это по их глазам вижу. Они знают, что у меня Видения, — но что это такое, не понимают. Шутки-IIIутит и Луговая Тетерка беспокоятся из-за детей. Боятся, что от меня им будет какой-то вред. Лосиха и Два Дыма решили, что мне нужно тебя повидать.
Она вопросительно подняла бровь:
— Лосиха?
Он заерзал:
— Я женился на ней.
Старуха вздохнула и отерла лоб, на котором еще оставался след от глубоко врезавшейся лямки. Внезапно она расхохоталась:
— Круги, мальчик мой. — Она покачала головой. — Женился, значит? Что ж, желаю, чтобы это тебе больше счастья принесло, чем мне.
— Я счастлив. Она знает, что меня беспокоят Видения.
— Хорошо, тогда ей легче будет все объяснить. — Она засунула руку в мешок, вытащила оттуда сухой хлебец из лесной лилии и бросила ему. — Надеюсь, что Волшебная Лосиха понимает, во что ввязалась. Нечего на меня так смотреть! Я знаю, о чем говорю. Я немало страданий причинила и Большому Лису, и Резаному Перу. Да, кстати, раз уж об этом речь зашла — я плохо понимала, что делаю, когда вышла замуж за Большого Лиса. Это было в первый раз. Я была молода — ну, не моложе тебя, но все-таки молода. Мне казалось, что я смогу успокоиться и жить, как все люди. Казалось, что я смогу прогнать Видения.
