— Главен врач знае, какво му трябва.
— Като по-немски гръбнак?
— Рюкграт.
«Позвоночник — отметил про себя Лунь. — Но при чем в раю позвоночник?» Он приподнял голову с подушки и увидел, что он в санитарном вагоне и все койки и гамаки, натянутые между верхними полками, были забиты перевязанными, загипсованными людьми… Лунь попытался перевернуться на бок, но ощутил резкую боль в спине.
— Лежите, лежите! Вам нельзя шевелиться! — встревожилась черноглазая женщина в белой шапочке с красным крестом. Она говорила по-немецки.
— Где я? — с трудом выдохнул Лунь.
— Вы в болгарском санитарном поезде.
— Почему в болгарском? — удивился Лунь.
— Потому что Болгария пришла на помощь дружественной Великой Германии и прислала свой санитарный поезд, — заученно ответила медсестра и поправила Луню сползшее одеяло. Он бессильно откинулся на подушку и только тут заметил, что в «раю» совсем не так мягко, как могло бы быть, что лежит он на ужасно жестком и плоском ложе и что запах в «раю» мог бы быть более благоуханным, а не разить хлоркой, лекарствами и еще какой-то мерзкой вонью вроде гнилого лука.
— У вас сломан позвоночник, — перехватила его недоуменный взгляд болгарка. — И сильное сотрясение мозга. Вам нельзя двигаться. Лежите, пожалуйста, тихо.
Лунь попытался припомнить, что же с ним случилось…
…Отсчитывая секунды, он вышел в последний тамбур последнего пассажирского вагона. В грудь ему смотрел ствол танковой пушки… Да, это было последнее, что он помнил… Нет, еще помнил, как вздыбился и накренился от взрыва вагон, как все полетело в тартарары… И дикая боль, и провальная темень…
«Значит, все-таки эшелон ушел под откос. Значит, все было не зря!»
Лунь смежил веки, стараясь не слышать стонов и вскриков своих попутчиков по несчастью. Возможно, среди них были и те, кто ехал с ним в эшелоне… Но он среди них… Значит, его не раскрыли. Значит, пока держат за своего… Он успокоился, но вскоре новый рой не менее тревожных мыслей полез в голову: «А где Лобов? Он же должен был ждать меня в Борисове? А вся группа? Как она теперь будет без меня? Куда везут? Может быть, в Минск?»
Он скосил глаза и увидел соседа, с подвешенной ногой. Однако это не мешало ему читать газету.
— Куда нас везут? — спросил Лунь. — В Минск?
— Нет, — отозвался сосед. — Мы только что проехали Брест-Литовск… Скорее всего в Варшаву или во Франкфурт.
«Хорошо бы в Варшаву! Тогда бы Вейга смогла приехать в госпиталь…» И тут он вспомнил, что Вейги больше нет. И что во всем этом взметенном, ожесточенном мире у него никого больше нет. Нет даже этого замечательного парня — Сергея Лобова… И ему стало глубоко безразлично, куда его везут и что с ним сделают…
* * *
А Лобов тем временем терзался совсем другими мыслями: как жить-выживать, да еще вместе с Ириной, которая обещала подарить ему его маленькое подобие и продолжателя его жизни в иных временах и веках? Денег, оккупационных марок, осталось — кот наплакал. Все продукты и обе канистры с бензином увезли связисты, будь они неладны! В баке «опеля» оставалась самая малость. Да и от машины надо как-то избавляться теперь, как и от фельдфебельского обличья тоже. И деньги на еду где-то надо добывать. Ирине теперь голодать никак нельзя. А еще зима на носу… Если только наши не вернутся — хана! Ну, хотя бы к Новому году Минск отбили!
Сергей загнал машину в пустующий сарай — чтобы никому не мозолила глаза — и в тот же день они благоразумно перебрались на Немигу в дом бабы Ядзи.
* * *
Чуднов и Петрович выехали утром. Бак был заправлен до горловины, правда, разносортным бензином, слитым из разных канистр. Видимо, это и послужило причиной того, что перед самым блокпостом на выезде из города заглох двигатель. Петрович выскочил из кабины и поднял капот. Но тут ему закричал начальник блокпоста:
— Какого черта ты встал посередине! Съезжай на обочину!
Петрович не понял ни слова. Тогда к машине подбежали еще трое автоматчиков, чтобы скатить ее на обочину. К их величайшему удивлению, водитель радиомашины, облаченный в немецкую униформу, не отвечал на вопросы, которые сыпались на него со всех сторон. Он мычал что-то невразумительное, и было видно, что ничего не понимает. Чуднов отсиживался в кабине, не в силах ничем ему помочь. Тогда унтер-офицер потребовал документы. Петрович решил, что дело кончено, выхватил гранату и был тут же прошит автоматной очередью. «Лимонка» с невыдернутой чекой покатилась по асфальту. Из машины вытащили Чуднова, скрутили ему руки. Через час он уже стоял в кабинете шефа минского гестапо оберста Цубербиллера.
— Кто вы такой и зачем вы надели немецкую форму? Где вы ее взяли?!
Чуднов обреченно молчал.
— Я так плохо говорю по-русски, что вы меня не понимаете? — саркастически спрашивал оберст. — Может быть, мне перейти на белорусский? Вы белорус?
— Нет, — выдавил из себя арестант.
— О, вы умеете говорить! — делано обрадовался гестаповец. — А я уже хотел пригласить глухонемого переводчика. Итак, назовите себя! Представьтесь! А то как-то невежливо получается: военный человек должен уметь представляться. Раз уж вы надели военную форму, так ведите себя как солдат.
Чуднов молча рассматривал носки своих сапог. Гестаповец поиграл пальцами, как будто пробежался по невидимой клавиатуре.
— Посмотрите на мои руки! Вы думаете, ваша жизнь в моих руках? Нет, она на кончике вашего языка. Если ваш язык не хочет спасти вас, то зачем он вам нужен? Может быть, мы сначала его удалим, как ненужный вам орган?
Оберст щелкнул конторскими ножницами. От этого металлического звука Чуднов как будто пробудился, он поднял голову и быстро заговорил:
— Я буду говорить! Я все расскажу. Только оставьте мне жизнь! Я все расскажу!
И он действительно рассказал все, что знал о группе «Кобра», о Луне и Лобове. Оберст едва успевал помечать в своем блокноте важные моменты: лейтенант Красной Армии Чуднов Владлен Григорьевич… Командир взвода радиорелейной связи… Попал в окружение…
— Под какой фамилией действовал ваш майор? Ведь у него были немецкие документы. Вспомните его фамилию!
— Мы никогда к нему не обращались по немецкой фамилии. Он как-то назвал ее однажды. Фамилия была на «В»…
— Вагнер, Вертер, Вреде, Вольф?! — перечислял Цубербиллер распространенные немецкие фамилии на «В». — Вернер?
— Что-то среднее между Вертер и Вернер…
— Может быть, Вебер?
— Да, кажется, так! Майор Вебер.
— А имя?
— Имени я никогда не слыхал.
— Хорошо. А у этого комиссара какая была немецкая фамилия?
