— Тебя осудили и приговорили к повешению! Но тебе и еще двум мошенникам удалось удрать. Остальные, как мне кажется, были повешены.
— Ваша правда, — радостно подтвердил англичанин. — Мсье, почти все они получили по заслугам, — они были плохими людьми.
— А ты явился сюда, — де Марья сложил бумаги и спрятал их в ящик стола. — Если мы отошлем тебя обратно, тебя сразу вздернут. Тебе это известно?
— А то! Прекрасно известно! Но вы не доставите им такое удовольствие. Этим английским губернаторам, их судьям с сальными париками и толстозадым владельцам кораблей, оплакивающих потопленные нами лодки! Нет, мсье, вы — настоящий француз!
— А ты — пират и галерник! Наверно, мсье де Бьенвилль решит, что тебя следует повесить, и этот жест станет примером для всех нарушителей закона. Я собираюсь предложить построить виселицу на пляс д'Арме, и ты там станцуешь джигу на глазах у всех!
Наступила тишина. Заключенный, опустив голову, нервно переминался с ноги на ногу. Де Марья пристально глядел на него, поглаживая пальцами кончик носа.
— Есть единственная возможность, — наконец проговорил начальник полиции. — Имеется одно деликатное дельце. Оно весьма опасно, должен тебя предупредить. Если ты попытаешься его выполнить…
— Да, мсье, разумеется! — с надеждой воскликнул заключенный. — Я его выполню.
— Тебе не интересно узнать, в чем оно заключается? Ты не станешь сомневаться или торговаться со мной?
— Мсье! Перед вами покорный ягненок! Я, не моргнув глазом, оскальпирую индейца или перережу горло белому человеку, если вы пожелаете этого!
— Ты знаком с испанцем по имени Дон Мигуэль? Мне кажется, что это его прозвище.
— Я о нем слышал. Он — дурной человек, мсье.
— Его настоящее имя — Мунуэль Санчес Мария Лопес. Я с тобой согласен, он действительно плохой человек. Сейчас он в Новом Орлеане и согласился принять участие в деле, о котором я упомянул. Вы с ним оказались примерно в одном положении. Он станет командовать тобой.
— Куда мы отправимся, мсье? Де Марья пальцем указал назад.
— Вверх по реке, в одно индейское племя. Как я уже сказал, это опасное предприятие. Но ты торговал с индейцами и знаешь, как с ними можно сладить.
— Мсье, я солгал! Я никогда не имел дело с индейцами. Я — моряк и ходил по морям. Мне противны индейцы.
— Тогда, — решительно заключил де Марья, — мы тебя отошлем обратно в Кингстоун, и тебе придется поплясать в петле. А возможно, мы без лишних слов повесим тебя прямо здесь!
Вновь воцарилось молчание. Заключенный смотрел на враждебное лицо человека, сидящего за столом, в надежде уловить признаки сочувствия, но ничего не увидел. Он вздохнул, снова переступил с ноги на ногу, вытер пот и сдался.
— Мсье, я все сделаю и отправлюсь с этим испанцем. Я боюсь индейцев, но больше всего я боюсь виселицы. Это отвратительная смерть, мсье, помереть на виселице!
— Ступай в камеру, — приказал де Марья, — я тебя отпущу утром и дам соответствующие указания. Надеюсь, у тебя хватит ума не болтать лишнего? Если обронишь хоть слово, то станешь мечтать о том, чтобы тебя повесили!
— Мсье! Я буду вести себя тихо, как мышка, удравшая из лап кошки!
Август де Марья был доволен. Когда заключенного отправили обратно в камеру, он принялся расхаживать взад и вперед по небольшому кабинету, время от времени покачивая головой и улыбаясь.
«Его королевское высочество только проанализирует существующую здесь обстановку и сразу поймет, что Луизиана не принесет никаких доходов в течение ближайших тридцати лет, — размышлял он. — Но он сюда не приедет, и поэтому мы должны сообщить ему правду каким-то иным путем. — де Марья торжественно подкрутил усы. — Я это сделаю одним ударом. — Он остановился перед треснутым зеркалом на стене и поправил галстук. — Это будет мастерский удар и быстрая атака. Они нападут ночью и отправятся вверх по реке до того, как войска будут готовы дать им отпор. Если убьют важную персону или возьмут ее в плен, вся Франция начнет возмущаться тем, как идут дела в этой проклятой колонии. — Начальник полиции стал перебирать имена возможных жертв. — Священник? Нет, публике надоели истории о мучениках-священниках. Нам надо придумать нечто поновее. Красивая женщина? Где тут найдешь красивую женщину? Может, банкир Жуве и его жена? Мсье де Балне? Губернатор?»
Он щелкнул пальцем и утвердительно кивнул.
«Наверно, все-таки банкир. Мне кажется, нам не составит труда провернуть это дельце. Когда мы его освободим, он поднимет такой шум, что разнесется по всей Франции. Да, так оно и будет!»
Де Марья уселся в кресло и начал обдумывать инструкции, которые он на следующий день передаст агенту.
«Этому дурному англичанину нельзя доверять. Но, с другой стороны, он — продувная бестия, и путь домой ему заказан. Испанцы будут только рады под любым предлогом повесить англичанина, и ему, конечно, тоже нет к ним дороги. У него появится спасение. Если только он выполнит мои приказания. Я думаю, Джек Мелвин, или, как бишь его, может мне пригодиться».
Он стал писать мелким аккуратным почерком на крохотном клочке бумаги, довольно улыбаясь и кивая, и это значило, что у него возник план нападения индейцев.
Де Марья все еще писал, когда послышался стук в дверь. Начальник полиции убрал в карман жилета исписанный листок бумаги, а потом сказал:
— Войдите!
Это был один из его помощников.
— Они уже здесь, и оба безумно злы, как кошки с обожженными хвостами!
Де Марья быстро поднялся.
— Дугест и Броссар?
В город постоянно прибывали поселенцы, и из-за этого возникали огромные проблемы. На улице часто завязывались драки. Женщины оскорбляли друг друга при встречах, а дети продолжали ссоры взрослых. Администрации непрерывно приходилось заниматься размещением людей, потому что скученность служила причиной многочисленных конфликтов. Ярким примером тому были отношения между Жюлем Дуге-стом и Антуаном Броссаром и их семьями.
Дугесты приплыли из Руана на первом корабле, а Бросса-ры прибыли на последней лодке и были вынуждены делить крохотную сараюшку. Места там было мало, а семьи большие, и первые нарушения приличий начались уже через два дня. Воцарилась ненависть, посыпались угрозы и оскорбления. Главы семейства часто устраивали потасовки, хотя люди видели, что там было больше шума и криков, чем физических побоев. Отношения обострились после того, как было решено сселить оба семейства, и вся община разделилась на союзников Дугеста и тех, кто был на стороне Броссара.
— Да, мсье, — помощник покачал головой. — Сначала я решил, что нас ждут неприятности. У Броссала был нож, и он заявил, что не желает находиться под одной крышей с Дугестом. Я отобрал у него нож, сильно отругал обоих и повел их к вам. По улице за ними следовал народ. Наверно, более ста человек тащились за нами, когда мы шли по площади. Все остались на улице.
