Примеры удачных опытов были у него и в памяти, и на глазах. Люди далеко не даровитые и не особенно искусные делали чудеса – в смысле обманной наживы и колдовством дешевым и грубым – собирали «дань с людского простодушия» более успешно, нежели он в игорных домах. Он брал все-таки с трудом, с усилиями, иногда с опасностью для жизни и с постоянной опасностью для своей личной свободы.
Эти же баловни судьбы не трудились, как он. А правительство и власти всех стран относились к ученым патентованным мошенникам благосклонно или же равнодушно. Во всех больших центрах люди эти процветали.
Замысел Шенка был уже давно решен мысленно, но он решил, что, для того чтобы довести это дело до высшей степени совершенства, нужно соединиться двум личностям: умной и образованной женщине, непременно красавице, говорящей на многих языках, воспитанной не хуже придворных дам, и затем мужчине, умному, смелому, энергичному и готовому на все… способному холодно идти на всякое преступление… Такие два существа, слившись воедино для такого общего дела, и составят собою прообраз сатаны.
И простодушие людское в борьбе с сатаной, конечно, будет былинкой, попираемой и уничтожаемой даже без усилия…
Во всех городах существовали толкователи судеб мира и человечества, разгадыватели будущности всякого человека – люди, быть может, продавшие свою душу дьяволу, но несомненно ценою души своей получившие от царя тьмы дар всеведения и могущества.
И глупый люд со страхом и трепетом, но с грешной верой в этих кудесников, колдунов и колдуний шел к ним тайно и нес всегда все, что имел, иногда свой последний грош, иногда огромные суммы.
Когда Шенк раскрыл перед Алиной массу книг, рисунков, карт, – где было все от астрологии до хиромантии, от френологии до настоящего чернокнижия, – Алина новый свет увидела.
Если бы ей предложили в эту минуту престол того герцога, за которого когда-то сосватал ее отец, то она засмеялась бы.
– Вот как я буду властвовать над людьми! – поняла тотчас и радостно воскликнула увлекающаяся вечно женщина.
И не только Осинский, но весь мир был тотчас позабыт!..
И чем далее углублялась Алина в работу и усваивала разнообразнейшие знания, тем более завлекал ее этот новый мир, тем более опьянял ее.
Скоро она чувствовала себя царицей нового, не существующего на земле царства, в котором, однако, она будет властвовать над людьми мира сего.
И Алина сама, конечно, скоро начала немного верить в таинственную силу того, что узнала. И робости в ней не было! Если за этим знанием, за этим откровением явится ей в подмогу действительно Сатана?
– Ну так что же? – восклицала она страстно.
И через месяц усиленной работы по усвоению, хотя бы и поверхностно, умного и заманчивого чернокнижия, для красавицы кокетки вдруг открылось новое широкое поле с обильной жатвой, началась оригинальная жизнь в совершенно иной, новой обстановке.
Алина чувствовала себя всемогущей царицей созданного для нее Шенком царства. Положение это забавляло и интересовало ее или как ребенка, или как прихотницу. Она была вполне счастлива.
Г-жа Тремуаль перестала существовать, а явилась вдруг в Лондоне и скоро обратила на себя внимание замечательная приезжая из Багдада, кудесница-колдунья, персианка родом, по имени Алимэ-Шах-Намэт.
В одной из маленьких улиц, в дальнем квартале столицы, существовал большой старинный дом, про который носились дурные слухи… Никто не занимал его давно, ибо в околотке хорошо было известно, что в доме поселилась и чудит нечистая сила… Менее суеверные люди говорили, что дом стоит пустой потому, что некому нанять большое помещение в глухой части города. Богач не нанимал его, не желая жить в трущобе и в квартале бедняков. Торговый люд не нанимал этого помещения тоже вследствие отдаленности места, где никакая торговля не могла пойти… Под фабрику здание не годилось, а под помещение на квартиры для бедных переделывать большие залы на сводах не стоило. Немудрено, что пустой и свободный от жильцов дом вскоре стал служить кровом для вольных и даровых квартирантов, бродяг и мазуриков, которые самовольно забирались в него на житье и которым было, конечно, при случае выгодно распускать самые страшные россказни о нечистой силе и домовом, который завелся в этом доме.
Барон Шенк не побоялся нечистой силы! Напротив того, он сообразил, что для той публики, которая пойдет к багдадской кудеснице Алимэ, подобное помещение, заведомо посещаемое нечистой силой, будет иметь еще большую цену.
Шенк на свое предприятие прежде всего достал большую сумму денег и не обманом, а у богача еврея на документ. Еврей сделался отчасти пайщиком компании, которую составил Шенк из целой шайки самых разнородных, но равно сомнительных людей.
Пока Алина жила у графа Осинского, Шенк хлопотал и отделал половину дома заново, в странном виде, подходящем к тому особенному предприятию, которое он задумал.
Дело тотчас же наладилось и пошло в ход. Суеверный праздный люд не заставил себя долго просить, и Алина весело начала вещать, гадать и… замечательно талантливо лгать.
Когда она явилась, расставшись с Осинским, и поселилась в новом помещении, то ей было жутко и непривычно; тут было много прислуги из народа, внушавшего ей мало доверия.
У Шенка был целый штат мужчин и женщин, и в числе их до десятка агентов-шпионов, которые бегали с его поручениями по всему городу.
Но Алина скоро привыкла, однако, к этой своей оригинальной и фантастической обстановке, к угрюмому дому, странно отделанному, и даже к тому полумужскому костюму, который Шенк ей придумал.
Впрочем, только три комнаты были фантастически устроены. В остальных жилых горницах все было обыкновенно, просто и даже неудобно. Другая же половина дома была совсем пуста и заперта наглухо. Одну только спальню Алины Шенк устроил как следует, уютно и покойно.
Первая комната, большая зала в два света, была вся белая, с загадочными каббалистическими рисунками по стенам. Эта зала должна была служить для публики, ожидающей очереди увидеть волшебницу. Затем комната, отделяющая залу от кабинета самой ведуньи, была всегда совершенно темна и освещалась маленькой висячей посредине лампадой. Окна были наглухо закрыты ставнями и завешены пунцовыми гардинами, резко выделявшимися на фоне стен и потолка, обитых черным сукном. Более же всего придавали комнате странный и отчасти зловещий вид расставленные вдоль стен большие и узкие стулья с высокими спинками, покрытые черными суконными чехлами, с нашитыми на них маленькими огненными языками из красной слюды. Эти язычки очень искусно изображали пламенные огоньки, отражаясь и искрясь в слабо мерцающих лучах лампады, свет которой, конечно, всегда колебался при отворе дверей и при проходе кого-либо из публики.
