– Его величество может быть уверен в успехе, – вмешался Шико, – ведь он взял в адвокаты Кричтона. Три года тому назад Бюсси д'Амбуаз помешал успеху сеньора Дюра. Та же участь постигла бы и самого короля Наваррского, если бы он не придумал этого остроумного средства.
– Не обижайтесь на эти насмешки, брат мой, – сказал Генрих III. – Вы говорите, что потеряли две вещи, но мы не можем возвратить вам одну без другой.
– Я не хочу теперь ни той, ни другой, государь.
– Вы, однако, непостоянны.
– Очень может быть, – холодно отвечал Бурбон.
– Во всяком случае, мы сделаем вам предложение, – сказал Генрих III раздраженным тоном. – А теперь, шевалье Кричтон, – прибавил он, обращаясь к шотландцу, стоявшему около, – арестуйте его.
Эти слова, произнесенные резким и раздраженным тоном, произвели на всех сильное впечатление.
Сен-Люк и д'Эпернон, обнажив шпаги, приблизились к королю. Бурбон вскрикнул и поднял руку к эфесу шпаги, но его рука была силой удержана бароном Росни.
– Вспомните, государь, – сказал вполголоса барон, – священную клятву, которую вы дали вашим подданным и Богу. Один только ложный шаг, и ваши подданные останутся без главы, ваша религия – без защитника.
– Quos deus vult perdere prius demental! – крикнул Шико.
Кричтон не тронулся с места и только внимательно следил за всеми движениями короля Наваррского.
– Должны мы повторить наш приказ? – спросил Генрих III.
– Нет, государь, – отвечал Бурбон. – Я выведу шевалье Кричтона из затруднения. Вот моя шпага, шевалье.
Шотландец взял шпагу из его рук с глубоким поклоном.
– Сохраните ее, – сказал Бурбон, – вы не должны краснеть, нося ее.
– Я краснею потому, что вынужден взять ее, государь, – отвечал Кричтон, с трудом побеждая овладевшее им волнение.
– Теперь – к нашему другому пленнику и его собаке! – сказал Генрих III.
– Стойте, государь,. – вскричал Бурбон. – Прежде чем прекратить этот разговор, я должен открыть важную тайну. Я хотел сообщить ее вам одному, но поскольку вы отказываете мне в разговоре наедине, я вынужден объявить ее открыто.
В эту минуту Генрих III случайно взглянул на герцога Неверского. Этот последний был, без сомнения, взволнован и, приблизившись к королю, сказал ему напыщенным тоном:
– Государь, я думаю, лучше было бы положить конец этому разговору.
– Мы думаем иначе, кузен, – отвечал Генрих, любопытство которого требовало удовлетворения. – Я, пожалуй, отважусь остаться с ним наедине несколько минут, – сказал он вполголоса. – Он ведь обезоружен.
– Нисколько, государь, – отвечал герцог. – У него остался еще кинжал.
– Да, это правда, – заметил Генрих III, – и он хорошо умеет им пользоваться, как мы уже видели. Его сила также значительно превосходит нашу, и, хотя вид у него открытый и добродушный, все-таки будет благоразумнее не доверять ему. Говорите, брат мой, – продолжал он громко. – Мы с нетерпением хотим услышать вашу тайну.
– Ваше величество принуждает меня решиться на это, – гордо сказал Бурбон. – Я охотно избавил бы вашу мать от позора, которым покроют ее мои слова.
– Неужели вы потерпите такое нахальство, государь? – возмутился герцог Неверский, кажущийся смущенным и взволнованным словами короля Наваррского.
– Не обращайте на это внимания, кузен, – отвечал Генрих III. – Наша мать только посмеется над его словами.
– То, что я попросил бы, – продолжал Бурбон, – того я теперь требую. Во имя моего кузена, Генриха I Бурбона, принца Конде, особу которого я здесь представляю, я требую освобождения его сестры, которую содержит пленницей в Лувре королева Екатерина Медичи.
– Господи! Брат мой! – вскричал Генрих III. – Вы самым странным образом ошибаетесь. В Лувре нет никакой пленницы.
– Не спорьте с ним, государь, – шепнул герцог Неверский, облегченно вздохнувший при последних словах Генриха Наваррского. – Обещайте ее освободить.
– Это обстоятельство намеренно скрывали от вашего величества, – сказал Бурбон.
– Хорошо, брат мой, – отвечал Генрих III с притворным добродушием. – Если ваши слова справедливы, мы даем наше слово, что принцесса будет свободна.
При этих словах у Кричтона вырвалось радостное восклицание. Но, когда король взглянул на него, глаза шотландца были устремлены на шпагу Бурбона.
– Прибавьте также к этому, государь, – продолжал Бурбон, – что принцесса может тотчас же оставить Лувр. Мой конвой может проводить ее к Генриху Конде.
– К чему такая поспешность, брат мои? – спросил Генрих III недоверчивым тоном.
– Потому что, – отвечал Бурбон, – пока принцесса во власти Екатерины Медичи, ее жизнь и честь в опасности.
– Берегитесь клеветать на нашу мать, – сказал король с горячностью. – Это черное обвинение.
– Оно высказано среди дня, перед лицом всего вашего дворянства, государь, и не останется без доказательств.
– И без вознаграждения тоже, – прибавил Генрих III, нахмурив брови. – Продолжайте, брат мой.
– Я солдат, государь, а не придворный, – продолжал Бурбон. – Я редко менял стальную кирасу на шелковый камзол, мой грубый язык не знает льстивых фраз. Ваше величество должны помнить, что сами принудили меня произнести это обвинение публично. Я готов ответить королеве-матери за мои слова и доказать их справедливость. Но вы дали мне слово, что принцесса будет свободна, этого достаточно.
– Что мы должны думать об этой тайне? – спросил король герцога Неверского.
– Что его наваррское величество лишилось разума вместе с осторожностью, – отвечал герцог. – Я настолько пользуюсь доверием королевы Екатерины Медичи, что могу утверждать, не колеблясь, что не существует никакой принцессы!
– Вы уверены в этом, кузен?
– Как в существовании вашего величества, как в присутствии этого Беарнского медведя.
– Вы доставили нам большое облегчение. Мы начинали уже опасаться, что каким-нибудь образом скомпрометированы.
В это время Беарнец разговаривал со своим спутнииком.
– Ты будешь командовать этим конвоем, Росни, – прошептал он, – и ты скажешь принцу Конде, что…
– Я не оставлю вашего величества ни для принца ни для принцессы, – прервал его Росни.
– Как так?
– Не бросайте на меня сердитых взглядов, государь. Я могу при случае быть так же упрям, как и ваше величество.
– Так оставайся со мной, мой верный друг, – сказал Бурбон, пожимая руку своего советника, – пусть наши недавние ссоры будут забыты. Я тебя прощаю.
– Когда ваше величество получит свое собственное помилование, будет время распространить его и на меня, – сурово отвечал Росни.
– Шевалье Кричтон, – сказал Бурбон, неохотно отворачиваясь от своего советника, – вы хотели бы конвоировать принцессу Конде к ее брату?
