— Катастрофа, ваше величество, катастрофа, — тон Ла Тремуя говорил о том, что он решил подвести черту выражению своих чувств. — Но молчать об этом — худшее из зол. — Управляясь с жареной форелью, первый министр хоть и сдавался перед неумолимым роком, но всем своим видом красноречиво намекал, что останется пораженным трагическими событиями до глубины души. — Теперь остается уповать только на помощь Господа Бога!
Иоланда Арагонская, держа кубок с вином, вызывающе усмехнулась:
— Аминь!
— К чему этот сарказм, матушка? — нервно спросил Карл. — Над чем вы смеетесь? Вы точно… не огорчены!
Его раздражение было столь велико, что даже Мария обернулась на мужа. Прищурив один глаз, смотрел на тещу короля и Ла Тремуй.
— Нет, государь, я огорчена, — сказала королева четырех королевств. — А усмехнулась я потому, что мы не всегда приходим к одному мнению с герцогом. Но на этот раз я полностью согласна с сиром Ла Тремуем. Он прав как никогда. — Она поймала взгляд бледного и обиженного зятя. — Нам теперь остается уповать только на милость Господа Бога!
Последствия поражения при Рувре не заставили себя долго ждать. Равно как и уход графа де Клермона с большими силами. Англичане разом почувствовали себя хозяевами положения и не замедлили воспользоваться преимуществом. Задача их была проста — сомкнуть осадное кольцо. Они перекрыли дорогу, ведущую из Парижских ворот, по которой совсем недавно выдвигалось войско к Арженвилю, уверенное в победе; возвели на западе от Орлеана еще три форта — Лондон, Руан и Париж. Три последних и крепость Сен-Лоран, где располагался штаб графа Суффолка и лорда Талбота, были связаны между собой траншеями и укреплениями. На востоке от Орлеана граф Суффолк построил еще два форта — Сен-Лу и Сен-Жан-Ле-Блан. Таким образом англичане полностью блокировали четыре из пяти ворот Орлеана — речные Дю Понт, Паризи, Банье и Ренар. Оставалась свободной северо-восточная дорога, хотя ей всегда угрожало нападение англичан, и восточные Бургундские ворота — это и была единственная лазейка, мышиная нора, через которую проползали в Орлеан редкие обозы с провиантом и входили и выходили отряды.
— Нам осталось возвести еще несколько крепостей, и песня Орлеана будет спета. Они начнут есть мышей. — Так злорадно говорил своим полководцам граф Суффолк. — Да, и еще необходимо три тысячи воинов для последнего штурма. Я надеюсь, что лорд Бедфорд, когда придет время, нам их даст.
Карл Валуа, казалось, находился в глубокой коме. Его капитанов охватила тяжелейшая апатия. И во второй половине февраля 1429 года орлеанцы запаниковали — старейшины отправили посольство к Филиппу Бургундскому, заклятому своему врагу, с просьбой взять город под свою защиту. Практически это был первый шаг к тому, чтобы, скрепя сердце, сменить хозяина. Орлеанский Бастард, нога которого заживала плохо, уже сожалел, что не погиб в том самом «селедочном» бою вместе со Стюартом, д, Альбре и другими капитанами. Нынешний герцог Бургундии не был так мстителен, вероломен и сверхъестественно зол, как его отец. Наконец, он не рос мрачным коротышкой, над которым все потешались! Напротив, его все любили, им восторгались. Будучи особой рыцарственной, склонной прощать своих врагов, Филипп Бургундский не хотел держать зла и ответ на просьбу старейшин дал положительный. Но тут несокрушимой стеной между ним и орлеанцами встал лорд Бедфорд, с которым бургундцу необходимо было договориться.
— Я не желаю расчищать кустарник для того, чтобы другие ловили в нем птиц! — грозно ответил деверь шурину. Регент был в ярости от бесцеремонной просьбы Филиппа. — Орлеан, точно рыба, что оказалась на берегу, мой любезный кузен! Городу не хватает воздуха, Господь отвернулся от него. Еще немного, и он сам запросит у меня пощады!
Филипп Бургундский, хоть и затаил обиду, но отступил. Ссориться с могущественным лордом Бедфордом было ему не с руки. Но он отомстил регенту — увел бургундцев из-под Орлеана.
Город понял, что теперь у него шансов на выживание практически нет. Или он погибает, или предает своего хозяина Карла Орлеанского и становится еще одним оплотом Англии на континенте.
Иоланда Арагонская решила идти в атаку. Она вызвалась со всей серьезностью поговорить с зятем о Жанне Деве, слух о которой все стремительнее распространялся при дворе. Несмотря на то что последнее время Карл Валуа всячески избегал разговоров с тещей о своей политической стратегии, которой, в сущности, и не было, отвертеться от беседы ему не удалось. Не помог своему королю даже Ла Тремуй, пытавшийся стать участником беседы.
— Это дело семейное, герцог, — остановила его Иоланда, — а вы, кажется, пока еще не член нашей семьи. — Она выдержала уничтожающую паузу. — Это дело тех, в ком течет кровь Капетингов.
Иоланда понимала, что такой выпад в сторону фаворита грозит порвать ту тонкую нить доверия, которая еще держалась между ней и зятем. Но она — не Орлеанский бастард, которого из-за Артюра де Ришмона Карл Валуа отправил с глаз долой. Она — мать его жены и одновременно сундук с золотом, из которого дофин черпает средства на борьбу за свое королевство. А главное, она сильнее его — трусливого, безвольного и, к сожалению, мстительного.
Но стоило ей заговорить о девушке, Карл тотчас ощетинился. Откуда ветер дует королеве четырех королевств, догадаться было несложно. Всему виной — тлетворное влияние змеи Ла Тремуя и опасного борова Реньо де Шартра.
А эти двое ни с кем не хотели делиться властью! И если кланялись теще короля, то знали, что она — исполинская гора: обойти ее можно, сдвинуть — нет. Обоим аристократам уже немолодую испанку приходилось терпеть. Но чтобы какая-то девчонка залезла в душу их «прекрасного государя», это уже слишком!
— Неужели нельзя обойтись без дешевых чудес? — когда они остались наедине с тещей, зло спросил Карл Валуа. — Я не хочу, чтобы еще папа Римский встал на сторону Генриха Шестого! Вот англичане посмеются! — Он старался не смотреть в глаза мудрой и сильной женщине. — Бедфорд громче всех будет хохотать, уверен в этом!
— А теперь послушай меня, Карл, — грозно сказала Иоланда Арагонская. Она не желала сдаваться — королева намеревалась драться, как львица. — Не только ты и твой любезный Ла Тремуй разуверились в победе. Хотя, уверена, первый министр и не верил в нее никогда! Именно так! Все наши люди устали — никто не верит в успех правого дела. Даже такие, как Дюнуа и Ксентрай. Они готовы умереть, но это — смелость обреченных. Весь твой двор думает отсидеться здесь, за Луарой, в надежде, что все обойдется, что англичане забудут о нас. Но они не забудут — Бедфорд шагает по тропе, указанной ему Генрихом Пятым, и шагает широко! Он будет отбирать у тебя земли — кусок за куском. А когда он возьмет Орлеан, завоюет Берри, а потом отнимет у тебя Прованс, что ты будешь делать дальше? Поплывешь в Шотландию?
