По бокам двери, ведущей в кабинет ведуньи и кудесницы, всегда стояли двое телохранителей в каких-то погребальных костюмах, то есть в черных узких и высоких конусообразных колпаках и длинных, до полу, черных мантиях; на передней части колпаков и на плечах мантий были нашиты сделанные из блестящей серебристой слюды черепа и скрещенные кости.
Оба телохранителя, дряхлые старики, с белыми остроконечными бородами по пояс, с седыми волосами, распущенными по спине, стояли у самых дверей волшебницы, подняв руки вверх и протянув их настолько вперед, что человеку высокого роста приходилось поневоле нагнуть голову, чтобы пройти между этих двух фантастических аргусов. При этом всякий невольно вглядывался в лица этих слуг волшебницы, и всякого невольно дрожь пронимала… Лица обоих были мертво бледны, а глаза безжизненно неподвижны!.. Эти телохранители всегда, и день и ночь, стояли в своей позе неподвижно, не шевельнувшись ни на волос… Впечатление, ими производимое, усиливалось еще тем, что оба истинно волшебно, как близнецы, схожи лицом.
Это были, разумеется, две восковые куклы в человеческий рост, настолько искусно сделанные, что в полутьме горницы и за несколько секунд, нужных для прохода мимо них, всякий посетитель принимал телохранителей за живых близнецов-стариков!..
Проходить между четырьмя поднятыми руками этих недвижимо стоящих у двери телохранителей было для всякого жутко…
Но в ту минуту, когда идущий, минуя стариков, косился на их мертвенно бледные лица и робел, как бы опасаясь, что они тотчас его схватят, – в эту минуту дверь кабинета отворялась сама собою – яркий столб света врывался навстречу посетителю и, ярко ослепляя глаза, на секунду освещал, как молнией, обоих седых телохранителей и всю черную комнату. Но оглянуться назад или по сторонам никому и в голову не приходило!.. То, что являлось взору за дверями, впереди, поглощало невольно внимание…
Всякий решившийся познакомиться с нечистой силой, идя к кудеснице из Багдада, которой, как говорилось в объявлениях, уже 575 лет от роду, конечно, ожидал увидеть отвратительную костлявую старуху колдунью, беззубую, морщинистую, с провалившимися глазами, с крючковатыми лапами и с седыми лохматыми волосами…
А тут среди горницы, ярко освещенной сотней свечей, с пунцовыми стенами и с серебристым потолком в звездах, сидела перед столом, накрытым золотой скатертью, между двух канделябров… замечательная, поразительно красивая молодая женщина!.. Воистину явленная из таинственного мира на землю, живая сирена-волшебница!
Стол и нечто вроде трона стояли на возвышении, на одну ступень выше пола, а вокруг стола, с боков, три табурета для посетителей…
Красавица волшебница была одета в черный костюм из блестящей и тончайшей тафты, с открытым вырезным воротом, обнажавшим ее снежно-белую шею, всю грудь и красивые, будто выточенные из мрамора, плечи и руки… Платье не состояло из лифа и юбки, ибо черный корсаж облегал ее бюст, талию и бедра вплотную, как перчатка или как трико, обрисовывая все формы тела. Только ниже бедер это трико превращалось в короткие панталоны выше колен, из-под которых начинались черные сквозные ажурные чулки и, наконец, блестели маленькие ножки, обутые в серебристые башмачки. Талию обвивал серебряный пышный шарф, завязанный на боку большим бантом. На красивой головке, среди взбитых буклями черных волос, блестела тоже серебряная корона вся в алмазах, которые, отражая сотни свечей, сияли ореолом вокруг ее головы и, в свою очередь, как бы освещали горницу и ослепляли глаза посетителя.
В руках волшебницы был красивый, маленький, тоже серебряный жезл с большим алмазом на конце…
Если б все эти алмазы были настоящие, то, конечно, их обладательница могла бы купить себе на них целое королевство, а не играть роль гадалки и ведуньи за деньги.
Но простодушию суеверного люда несть предела…
Не прошло недели после объявления в газетах о приезде из Багдада знаменитой волшебницы, вещательницы, толковательницы снов и вопрошательницы судеб мира и человека, знавшейся с нечистой силой и поэтому поселившейся в доме, пользующемся странной известностью, как масса народу устремилась к ведунье. Разумеется, достаточно было раз побывать в обстановке, искусно устроенной Шенком, и повидать красавицу ведунью, чтобы снова самому вернуться и, конечно, других послать к ней, если не ради веры в ее сверхъестественный дар провидения, то хотя бы затем, чтобы полюбоваться ее красотой, казавшейся действительно сверхъестественной в театрально-эффектной обстановке.
Да и действительно немудрено было иметь успех.
Молодая женщина, пожалованная молвой в восточные царевны, собой красавица, кокетка, увлекательно болтала чуть не на всех языках, причем гадала, то есть лгала, замечательно на все лады – и по руке, и в картах, и на черной гуще из таинственного вещества, и по книгам, разложенным на столе, полным самых страшных и загадочных изображений. В них чуть не через страницу был во всех видах нарисован не кто иной, как сам царь тьмы, Вельзевул, со всем своим придворным штатом и атрибутами преисподней Тартарары!
Через месяц красавицу Алимэ-Шах-Намэт знал весь Лондон и, конечно, богатый и знатный круг более, нежели бедный люд, так как прорицания ее приобретались ценою золота.
Но чем же составилась репутация и слава ведуньи, помимо красоты, и быстро разнеслась молвой по всей столице? Доказала ли Алимэ чем-нибудь свое ясновидение и колдовство?
Этим, конечно, на первых же порах озаботился Шенк. Он понимал, что мало красоты, кокетства, сметки и поверхностных знаний в чернокнижии его союзницы. Нужна не одна ловкая ложь и изящная болтовня. Нужны и факты. Вот эта сторона дела и была самая мудреная, хотя и она удалась Шенку. Нужно было не более трех искусных предсказаний или вещаний в доказательство ясновидения Алимэ, чтобы толпа помножила их на сто и разнесла по городу.
Эти три случая были искусно подстроены Шенком, при помощи одного его союзника – приятеля по имени Джек, который взялся за сумму в тысячу фунтов сделать два подвига, а за третий взялся сам Шенк. Джек был предводитель лондонских мошенников, известный по имени и по ремеслу самому начальству и всему городу, но он гулял на свободе, так как ни разу лично в мошенничестве не попадался, а пойманные верные слуги его шли на каторгу и даже на виселицу, не выдав ни разу своего повелителя.
Первая затея Шенка, обратившая внимание публики на ведунью, была простая.
Джек ради денег Шенка взялся обокрасть ни более ни менее как самого лорд-мэра. Почтенный гражданин в летах ежедневно отправлялся в карете со своим портфелем по месту службы и аккуратно, на обратном пути, заезжал к приятелю-подагрику побеседовать о событиях дня. Весь город знал эту привычку мэра. Однажды старик заехал к другу, оставив, как и всегда, свой портфель в карете. Через полчаса, уже в сумерки, лорд-мэр вышел, кучер подал карету и, по приказу барина, повез его в магазин… Там господин мэр вышел с портфелем и… и более не появлялся. Кучер, напрасно прождав до ночи, удивленный, вернулся домой… Дома же все, и сам барин были встревожены исчезновением кучера с портфелем, где были крайне важные бумаги.
