Дэвид Бликст - Короли Вероны

«Вот сын, которого ты не смогла родить моему брату, — всем своим видом говорила Катерина, — и я лично его воспитаю. Тебе мы ребенка не доверим».

Супруга Кангранде, напротив, привела на лоджию всю свою шумную свиту. Дамы и синьоры старательно отводили глаза от полной достоинства женщины и ребенка — ребенка, который уже сейчас демонстрировал поразительное сходство со своим отцом.

Катерина от нечего делать болтала с молоденькой служанкой, по-видимому, нянькой мальчика. Пьетро огляделся. К несчастью, Баилардино в непосредственной близости не наблюдалось. Пьетро нужен был спутник, иначе беседа с донной Катериной выглядела бы неприлично, пусть даже только в его глазах.

Помощь пришла неожиданно — от отца. Поэт появился с кубком подогретой мадейры. Посуда здесь была тоньше, чем в пиршественной зале; Данте, например, держал кубок из горного хрусталя, богато украшенный резьбой. Хорошо известное отвращение Кангранде ко всяческим «завитушкам и побрякушкам» ничуть не повлияло на художественный вкус его жены. Впрочем, и на художественный вкус его дворецкого тоже.

— Отец, не желаете ли присесть?

В ответ Данте вскинул бровь, давая понять, что не намерен отвечать на глупые вопросы. Опираясь на костыль, Пьетро повел отца к донне Катерине.

Когда они приблизились, Катерина, улыбнувшись, спросила:

— Пьетро, ты решил разделить со мной изгнание?

Пьетро старательно поклонился. Он вспомнил, как пытался изогнуться в поклоне на ступенях палаццо семейства да Ногарола. Тогда Катерина проигнорировала его потуги — ее больше интересовала рана. Пожалеет ли она его сейчас? Однако Катерина сделала вид, что обиделась на галантный поклон юноши.

— Пьетро Алагьери! Как вы смеете дразнить меня своими светскими замашками, когда видите, что я не могу встать и сделать подобающий моему положению реверанс? — Катерина указала на ребенка, барахтающегося у нее на коленях. — Я решила, раз уж мне нельзя принять участие в светском обеде, буду нести свой крест. Он виноват в моем изгнании и просто обязан разделить его со мной. Вдобавок у остальных гостей теперь есть о чем поговорить.

— Вы знаете моего отца? — спросил Пьетро.

— Кто же его не знает? Впрочем, я рада похвастаться, что познакомилась с мессэром Данте еще до его сошествия в ад. А это кто? — Катерина указала на щенка, который не мигая смотрел на ребенка.

— Его зовут Меркурио. — Пьетро дернул щенка за ошейник, и тот послушно свернулся у его правой ноги.

— Похоже, мадонна, вам изгнание не в тягость, — заметил Данте. Усевшись на скамью, он добавил: — Какой подвижный мальчик.

— Слишком подвижный, благослови его Господь. До того довел свою бедную няню, что она чуть было не выбросила его в окно. Он слишком мал для своего возраста — наверно, потому, что тратит все силы на то, чтобы не заснуть. Пьетро, прошу тебя, не стой столбом. — Катерина высвободила руку из маленьких пальчиков и указала юноше на скамью рядом с собой. Малыш тотчас предпринял попытку соскользнуть на пол.

— Значит, с ним нелегко приходится, — произнес Данте, наклоняясь к ребенку. Крохотная ручка немедленно вцепилась ему в бороду. Данте рассмеялся. Малыш потянул сильнее, напрягая все свои мускулы, словно в лице поэта видел гору, на которую следовало взобраться. Затем он ухватил Данте за выпирающую нижнюю губу. Поэт взвыл.

— Ческо! Как тебе не стыдно! Позвольте, я сама, мессэр Данте.

Катерина отстранила неумелые руки поэта и своими длинными тонкими пальцами стиснула пухлые запястья малыша. Пьетро видел, как побелели костяшки ее пальцев. Глазенки Ческо расширились. Когда Катерина отпустила его, он инстинктивно разжал ручонки, и Данте наконец освободился. Мальчик воззрился на Катерину, словно наказание только развлекло его. Катерина едва взглянула на племянника.

— Синьора, мне забрать ребенка? — вмешалась нянька.

— Спасибо, Нина, не надо — я справлюсь. Как вы успели заметить, синьор Алагьери, недавно Ческо научился карабкаться и теперь карабкается буквально на все и уж тем более не пропускает ни одной лестницы. Я со страхом жду того дня, когда он сделает свой первый шаг.

Катерина принялась качать мальчика на коленях, чтобы отвлечь его от бороды гения. Это не помогло — Ческо не отрываясь смотрел на черную бороду. Данте, потирая подбородок, отвечал ему взглядом, полным настороженного любопытства.

— Пьетро, если малыш улизнет, я от тебя отрекусь. Вот это хватка! Полагаю, Ческо унаследовал ее от своего отца?

— Право, не знаю, мессэр Данте. Меня он так хватает по сто раз на день, однако я до сих пор сомневаюсь, кто из родителей в ответе за эти повадки.

Данте криво улыбался, как ребенок, которого застали в непосредственной близости от блюда со сластями.

— Мне очень стыдно, донна Катерина. Меня хлебом не корми — дай посплетничать, хоть у Пьетро спросите. Правда, по-моему, факт, что ваш брат просил вас взять мальчика на воспитание, уже о многом говорит. Если я правильно помню, у вас с братом не настолько теплые отношения, чтобы просить друг друга о столь деликатных вещах.

— Мессэр Данте, вы, вероятно, что-то путаете. Мы с братом нежно любим друг друга.

— В самом деле? Мне казалось, между вами некогда произошла ссора…

— Отец, — вмешался Пьетро, — вы собирались прочесть последние строки стихотворения.

Данте едва не вспылил на такое неуважение, однако тема, предложенная сыном, в его глазах была достаточно интересной и давала повод порисоваться, так что он не отчитал Пьетро.

— Да, действительно. Как я уже говорил, я знаю, кто написал стихотворение. Эта женщина — флорентийка, в узком кругу друзей она известна как Донзелла Совершенство.[52] Она пишет не много, зато ее стихи так хороши, что я не могу не восхищаться литературными вкусами юной Джаноццы.

— Вы ведь знакомы с невестой Антонио, мадонна? — спросил Пьетро.

— Прелестная девушка, правда, на мой взгляд, несколько жеманная, — ответствовала донна Катерина.

— Так вот, Джаноцца сегодня читала нам стихотворение, но вдруг остановилась и сказала, что дальше не помнит. Отец полагает, это неспроста.

Вместо прямого ответа Данте продекламировал:

— Далее говорится, что девушка хочет только одного — уйти в монастырь. Интересно, разделяет ли Джаноцца чувства героини стихотворения. Боюсь, — сделал вывод Данте, — твой друг Антонио не сумел завоевать ее сердце.