Из-за арки послышался шум шагов и я, дрожа, вскочил на ноги. Из темноты вышел хавилдар, за которым следовали двое солдат. Он остановился, окинул меня долгим, оценивающим взглядом и кивнул головой. Я сделал шаг вперед, и хавилдар жестом пригласил меня пройти во внутренний дворик, тяжело ступая со своими солдатами у меня за спиной. Я хотел было спросить, передал ли он записку лично в руки рани, но мой язык словно прилип к гортани — впрочем, я и без того узнаю об этом достаточно быстро. Когда мои глаза привыкли к сумраку после света факелов у ворот, я увидел, что мы идем через двор, с обеих сторон огороженный высокими черными стенами, в дальнем конце которого, у дверей, охраняемых двумя другими пуштунами, горит еще один факел.
— Заходи, — рявкнул хавилдар, и я оказался в маленькой сводчатой караульной комнате.
Я заморгал от неожиданно яркого блеска масляных ламп, и тут сердце у меня ушло в пятки, потому что в человеке, стоящем передо мной посреди комнаты, я вдруг узнал толстого камергера, столь хорошо знакомого мне по дурбару Лакшмибай.
Эта глупая шлюха сказала ему, кто я такой! Теперь уже не было никакой надежды сохранить секрет — весь план, над которым столько тужился Роуз, дал сбой и…
— Вы — тот самый офицер, который привозил подарки от британской королевы? — проскрипел он, — посланец Сиркара — полковник Флэшмен?
Он с недоверием покосился на меня, что было вполне понятно, так как сейчас я мало напоминал блестящего штабного офицера, которого он знал. Слабея от страха, я стянул с головы пуггари и откинул назад волосы с лица.
— Да, — сказал я, — я полковник Флэшмен. Вы должны срочно провести меня к рани!
Он так и впился в меня взглядом, его маленькие глазки забавно выпучились на жирном лице, а руки нервно задрожали. Затем что-то пролетело между нами — на секунду мне показалось, что это была ночная бабочка — и упало на пол, рассыпая небольшой поток искорок. Это была недокуренная сигарета; длинный желтоватый цилиндрик с мундштуком.
— Всему свое время, — произнес голос… Игнатьева, и когда я, не веря своим ушам, повернулся к двери, то почувствовал, что вот-вот буквально закричу от ужаса.
Да, там стоял он, а рука его замерла в жесте, которым он отбросил сигарету. Игнатьев, который, как я полагал, должен был находиться за тысячи миль отсюда, посмотрел на меня со своей ужасной ледяной улыбкой и слегка кивнул рыжеватой головой.
— Всему свое время, — повторил он по-английски, подходя ко мне. Он наступил каблуком на упавшую сигарету. — После того как мы закончим нашу… дискуссию?.. которая так неудачно была прервана в Балморале.
* * *
Не знаю, как у меня не остановилось сердце. Возможно, я просто испытал глубокий шок — все внутри словно заледенело, а горло перехватило; я не мог даже пошевелиться — просто стоял, окаменев, по коже у меня ползли мурашки. Игнатьев подошел ко мне вплотную — почти неузнаваемый в новом виде, яркой рубахе, широких полотняных штанах, персидских туфлях и с маленькой рыжеватой бородкой. Но его рот, похожий на мышеловку, остался прежним и немигающий взгляд наполовину голубого, наполовину карего глаза буравил меня.
— Я ожидал этой встречи, — произнес он, — с тех самых пор как услышал о вашей предстоящей поездке в Индию — кстати, вам известно, что я узнал о ней раньше, чем вы сами? — Он снова слегка улыбнулся — этот негодяй все же не мог удержаться от хвастовства. — Секретные планы столь проницательного лорда Палмерстона на самом деле не столь уж секретны, как он предполагает. Обычно это довольно глупые затеи, а это предприятие было и вовсе дурацким — не так ли? Вы должны были радоваться тому, что вам удалось ускользнуть от меня… дважды?.. Но вы все же решились попытать счастье в третий раз. Что ж — хорошо, — казалось, его разноцветный глаз сверкает как бриллиант, — вам не придется слишком долго жалеть об этом.
Я с усилием заставил себя выдавить несколько слов в ответ — черт побери мой дрожащий голос!
— Вам я ничего не скажу! — грубо, как только мог, воскликнул я и повернулся к маленькому камергеру. — У меня дело к рани Лакшмибай, а не к этому… этому ренегату! Я требую, чтобы мне дали немедленно увидеться с ней! Скажите ей…
Рука Игнатьева обрушилась на мои губы, заставив пошатнуться, но голос его нисколько не повысился:
— В этом не будет нужды, — заметил он и маленький камергер согласно кивнул. — Ее высочеству нет необходимости заниматься делом обыкновенного шпиона. Я сам разберусь с этим шакалом.
— Да лопни твои свиные глаза! — взорвался я. — Я посланец от сэра Хью Роуза к ее высочеству рани, а не к какому-то там головорезу русской секретной службы! Вы еще поплатитесь за то, что пытались мне помешать! Черт побери, отпустите меня! — заорал я, потому что двое стражников вдруг схватили меня за локти. — Я офицер штаба! Вы не смеете касаться меня, я…
— Штабной офицер! Посланец! — Игнатьев проговорил эти слова ледяным от гнева свистящим шепотом, который словно вернул меня в кишащее вшами подземелье форта Арабат. — Ты пробрался сюда в своей грязной маскировке, как шпион, а хочешь, чтобы с тобой обращались как с парламентером? Если ты тот, за кого себя выдаешь, так почему не пришел в мундире, под белым флагом и среди бела дня? — Лицо Игнатьева застыло от гнева и этот негодяй снова толкнул меня. — Я скажу тебе, почему — потому что ты бесчестный лжец, чьему слову никто не поверит! Предательство и вероломство — вот твоя работа, а может быть, теперь еще и убийство?
Его рука нырнула мне под рубашку и выхватила у меня из-за пояса револьвер.
— Это ложь! — завопил я, — пошлите к сэру Хью Роузу — он сам вам скажет! — Теперь я взывал к камергеру: — Вы же знаете меня — скажите рани! Я требую!
Но он лишь стоял, вытаращившись и ожидая, что решит Игнатьев, гнев которого вдруг растаял так же быстро, как и появился.
— Поскольку сэр Хью Роуз не оказал нам чести, направив парламентера, нет оснований беспокоить его, — сказал он мягко. — Мы имеем дело просто с ночным бродягой. — И он жестом подозвал стражу. — Уведите его.
— Вы не имеете права! — заорал я. — Я не стану отвечать тебе, ты, русская свинья! Пустите меня!
Они тащили меня изо всех сил, а я все еще кричал камергеру, умоляя его все рассказать рани. Меня выволокли за порог и швырнули вниз, по каменным ступенькам. Игнатьев шел следом, а камергер семенил за ним. Я панически сопротивлялся, потому что мне было ясно, что этот зверь хочет, чтобы рани ни за что не узнала о моем прибытии, прежде чем он покончит со мной… Я почти потерял сознание от ужаса, потому что солдаты волокли меня по полу к огромному колесу; напоминающему барабан, поставленному ребром на некотором возвышении. С него свисали цепи, а ножные кандалы были прикреплены к каменному полу — Господи Иисусе! Именно в этом форте они до смерти замучили Мюррея — так сказал Ильдерим, а теперь они растягивали меня на этой дьявольской конструкции. Один ухмыляющийся стражник привязывал мои руки, в то время как другие крепили цепи на моих лодыжках. Я вопил и сыпал проклятьями, так что камергер испуганно скрылся на лестнице, а Игнатьев невозмутимо закурил очередную сигарету.
