– Пишите, писцы! – звучно возгласил он. – Поскольку установлено с полной достоверностью, что перечисленные выше драгоценные предметы принадлежат купцу Рахимбаю, сыну Кадыра, имеющему лавку в меняльном ряду…
Но тут его речь была дерзко прервана возгласом из толпы:
– Защиты и справедливости!
Стражники, свирепо ощерясь, рванулись в толпу, на дерзкий голос. Вельможа подавился собственным языком. Еще никогда и никто из простонародья не осмеливался вмешиваться в его судейские дела.
Между тем закон предусматривал и разрешал такое вмешательство со стороны; вельможа помнил об этом. Кроме того, мгновенно сообразил: может быть, кто-нибудь из придворных врагов нарочно подослал на суд своего человека, с целью вынудить нарушение закона, дабы таким нутем получить повод к доносу?
Повелительным движением руки он пресек усердие стражников:
– Говори! Кто там?.. Выйди вперед!
И несказанно изумился, увидев Ходжу Насреддина:
– Гадальщик, ты! Да где же ты пропадал? Мы обшарили в городе все закоулки, разыскивая тебя!
Держась ближе к истине, он должен был бы сказать: «разыскивая твою голову», ибо именно такова была подлинная, сокровенная цель его поисков, – но об этом он, разумеется, умолчал.
Однако подал тайный знак стражникам, и те – незаметно, со спины – подступили к Ходже Насреддину, ощупывая под халатами веревки, что всегда были у них наготове.
Ходжа Насреддин все это видел, но сохранял полное спокойствие, ибо имел против коварных замыслов вельможи крепкий, надежный щит.
– Приветствую почтеннейшего Рахимбая! – Он поклонился купцу. – Да пребудет над ним и далее благоволение аллаха!
Купец промолчал, отвернулся: он не забыл своих десяти тысяч тапьга, перекочевавших в карман этого плута гадальщика.
– Где ты пропадал? – повторил вельможа свой вопрос.
– Я удалялся из города по своим делам, о сиятельный князь! А теперь вернулся, и как раз вовремя, чтобы дать на этом суде весьма важные показания, направленные к торжеству справедливости.
– Ты хочешь дать показания? Какие же?
– Относительно драгоценностей, об их законном и неоспоримом владельце.
– Владелец известен, он перед нами, – указал вельможа па Рахимбая, который уже забеспокоился, зашевелился, предчувствуя какой-то новый подвох со стороны гадальщика.
– В этом и сокрыта ошибка, – ответил Ходжа Насреддин. – Мне доподлинно известно, что многопочтеннейший Рахимбай не является законным владельцем этих драгоценностей. Они принадлежат другому лицу.
– Как это – другому? – закричал, набухая кровью, меняла. – Как это – я не являюсь владельцем? А кто же является? Ты?..
– Не я, по и не ты, а некое третье лицо.
– Какое там еще третье?! – завопил меняла. – И для чего допускаются на суд разные темные босяки и бродяги?
Вельможа поднял руку, призывая к тишине. Выждав, он сказал:
– Гадальщик, твои загадки здесь неуместны. Что хочешь ты сказать? Мне самому доподлинно известно, кто владелец этих драгоценностей, ибо я самолично имел случай увидеть их, – уже давно, задолго до сего дня, на одной мне известной особе…
Он поперхнулся, ибо дальше следовало имя Арзи-биби, произнести которое перед купцом он не смел, зная за собой свои грехи.
– Истинно так! – подхватил Ходжа Насреддин. – Но еще раньше, чем сиятельный князь впервые, задолго до сего дня, узрел эти драгоценности на одной известной и даже весьма известной ему особе, – еще раньше, говорю я, они принадлежали не Рахимбаю, а другому лицу, у которого были упомянутым Рахимбаем незаконно и насильственно отторгнуты в свою пользу.
– Ложь! – закричал купец. – Черная, гнусная ложь!
– Это лицо сейчас находится здесь, – продолжал Ходжа Насреддин, не смущаясь воплями купца. – Вдова, подойди к помосту, покажись властительному судье!
Из толпы вышла вдова, стала рядом с Ходжой Насреддином.
Вельможа молчал в замешательстве. Слишком все это было неожиданным: и появление гадальщика, и его показания, и вдова.
Между тем в толпе началось волнение. Требовалось немедленно его погасить.
– Гадальщик! – грозно и гневно возгласил вельможа. – В твоих словах я не усматриваю ничего, кроме злоумышленного намерения очернить клеветою купца Рахимбая. Откуда можешь ты знать истину? Где твои доказательства? Почему я должен тебе верить? Откуда взялась эта женщина?
– Ложь! – подвизгивал снизу меняла. – Это все ложь и хитрое жульничество, а также возмущение спокойствия среди простого народа!
– Поскольку в словах гадальщика мы усматриваем преступное намерение, – продолжал вельможа, подав знак писцам, а затем и стражникам, которые поспешно извлекли свои веревки из-под халатов, – и поскольку подобные дела подлежат…
Закончить ему не удалось.
– Где мои доказательства? Откуда я знаю? – воскликнул Ходжа Насреддин, сделав шаг вперед. – Это все открылось мне в гадании, правдивость которого уже известна сиятельному судье, как, равно, и купцу! У меня сейчас нет под руками волшебной книги, но я обойдусь без нее!
Не давая вельможе опомниться, он устрашающе задвигал бровями вверх и вниз и начал тяжело дышать, как бы вздымая на плечи великую тяжесть, – затем, натужась, исторг из себя глухой, загробный, с подвыванием голос:
– Вижу!.. Вижу сундук и вижу сидящих в этом сундуке! Что это? Не обманывает ли меня мое духовное зрение? Блистающий великолепием носитель власти – в каком жалком виде! Где его парчовый халат с медалями, где сабля? С ним в сундуке соседствует некто…
Вельможа задохнулся, побелел. Несмотря на сильную жару, по его телу прополз ледяной озноб, как бы от прикосновения стального лезвия. Призрак дворцового лекаря встал перед ним – и кровь замедлилась в его жилах. Черная бездна разверзлась у самых его ног!
Еще минута, еще два слова – и он погиб! Неотвратимо и безвозвратно! О проклятый гадальщик! Остановить его, остановить во что бы то ни стало!
Как раз, на счастье, и гадальщик прервал свое возглашение, словно бы вглядываясь в глубину постигаемого.
Вельможа понял: только эта минута спасительна, следующая несет гибель.
– Почему же ты сразу не сказал, гадальщик, что истина об этих драгоценностях открылась тебе в гадании? – воскликнул он с дружеским упреком в голосе. – Сказал бы сразу, и тогда не было бы никаких излишних разговоров! Поскольку правдивость твоего гадания нам известна, проверена и установлена и не может никем опровергаться…
– У меня есть и другие доказательства, – заметил Ходжа Насреддин. – Пусть взглянет сиятельный князь па толпу, влево от себя.
Вельможа глянул и окаменел. Милостивый аллах! – из толпы смотрела на него, ухмыляясь и подмигивая единственным желтым глазом, та самая плоская страшная рожа, что предстала ему тогда, на кладбище, из-за надгробья! И не только ухмылялась, но тайком из-под халата показывала рукоять его золотой сабли!
