– Мы вели себя лишь как завоеватели, а завоеватель, если он хочет удержаться на захваченной территории, должен быть и дипломатом-психологом, – резюмировал свою мысль Толле.
Себя он, очевидно, считал тонким дипломатом и человеком широкого кругозора. Впрочем, все его замечания и высказывания свидетельствовали об уме хоть и пытливом, но ограниченном. И Генрих не без злорадства думал о том, как быстро рассеются все иллюзии генерала, когда он столкнётся на Восточном фронте с населением оккупированных гитлеровцами территорий.
В самом конце ужина генерал сообщил Гольдрингу и Шульцу совершенно неожиданную для них новость:
– А знаете, герр фон Гольдринг, вам придётся заехать в штаб нашего корпуса в Дижон.
– Но материалы, нужные мне, уже приготовлены. По крайней мере оберст Бушмайер уверил меня, что завтра утром он мне их вручит. Официально заверенные и подписанные. Неужели снова какая-то задержка?
– Нет, нет, с нашей стороны никаких задержек. Вы действительно в девять утра получите всё, как было обещано. Но в Дижон всё-таки придётся ехать. Дело, видите ли, в том, что в своё время я подал проект реконструкции первой линии укреплений. Если этот проект будет принят, тогда в данных, которые вы получите у нас, придётся кое-что заменить, учтя те поправки, которые, безусловно, возникнут в связи с реконструкцией. Нам перед отъездом на Восточный фронт тоже, вероятно, заменят часть оружия. И тогда мы сможем кое-что оставить вашей дивизии. Всё это надо выяснить. Я думаю, что завтра, получив от нас все материалы, вы с майором Шульцем выедете в Дижон и там окончательно уточните эти вопросы. Надеюсь, вы не против провести ещё один день в компании друга?
Генрих молча поклонился в знак согласия.
– А вы, майор?
– Я буду счастлив пробыть в компании герра Гольдринга как можно дольше! – радостно ответил Шульц.
«Шульц явно обрадовался, услышав предложение Толле, – думал Генрих, уже лёжа в постели. – Может быть, во время осмотра укреплений он что-нибудь заметил? И хочет в штабе корпуса, где у него могут быть связи, прижать меня к стене? Нет, навряд ли! Шульц не пошёл бы на такой риск – выпустить меня отсюда со всеми секретами Атлантического вала. Ведь по дороге я могу удрать. А он сам возил меня по валу, сам добывал пропуск. А что, если вернуть ему это фото с генералом Даниелем и мирно распрощаться? До тех пор, пока я не передам плёнку? Но, получив фото, он почувствует, что руки у него развязаны, и немедленно поведёт борьбу со мной, своим заклятым врагом, открыто, не прячась за анонимками. Так я не уменьшу, а увеличу опасность. Меня могут задержать в дороге, и тогда… Нет, остаётся единственный выход: единоборство с Шульцем, из которого надо обязательно выйти победителем».
На следующий день Генрих и Шульц были уже в Нанте. Тут они должны были пересесть в другой поезд, чтобы ехать на Дижон.
Выяснилось, что поезда придётся ждать до вечера.
Обедали и ужинали они вместе, за одним столом. И если бы кто-либо следил за их поведением, он бы непременно подумал – «Вот друзья, которые готовы всё отдать друг другу». Так щедро угощали они друг друга яствами, напитками, десертом. Но больше всего напитками.
Шульц, тот самый Шульц, который долго ощупывал, словно лаская на прощание, каждую марку перед тем, как её потратить, который прятал в самые укромные места каждый франк, этот Шульц сегодня для барона Гольдринга не жалел ничего: он заказывал вина лучших марок, угощал самым дорогим коньяком, обнаружил неплохое знание ликёров. Беспокоило майора Шульца то, что его друг пил мало и лишь пригубливал то рюмку, то бокал.
Барон фон Гольдринг, как всегда, был щедр и гостеприимен.
– И давно вы так умеренны, герр Шульц? – поинтересовался Генрих, заметив, что майор отпивает дорогое вино чересчур маленькими глоточками.
– С того времени, как мы с вами расстались ещё на Восточном фронте. Я дал себе слово не пить до победы Германии, – пояснил майор, хотя его покрасневший, покрытый синими прожилками нос и мешки под глазами красноречиво свидетельствовали, что Шульц никогда не был сторонником сухого закона.
В купе неразлучные друзья тоже ехали вместе и только вдвоём. Шульц пообещал проводнику немалое вознаграждение, если тот не пустит к ним никаких пассажиров.
– По крайней мере мы сможем спокойно отдохнуть, – довольно сказал Шульц. – Я, знаете, фон Гольдринг, люблю ездить один, всю дорогу сплю. В конце концов путешествие в вагоне – это тот же отдых.
– Совершенно с вами согласен, Шульц, – кивнул Гольдринг, удобно устраиваясь на своём месте.
Генрих закрыл глаза и, расстегнув ворот сорочки, откинулся на подушки. Шульц сделал то же самое.
Минут через пять послышалось ровное, спокойное дыхание обер-лейтенанта. Хорошо натренированное дыхание ничем не выдавало, что Гольдринг не спит, а из-под неплотно прикрытых век внимательно наблюдает за своим визави. Вот у Шульца веки дрогнули раз, второй, стали заметны щёлочки глаз. Его напряжённый взгляд ощупывает лицо Генриха в поисках того размягчения мышц, которое говорит о том, что сон сморил человека.
Генрих раскрывает глаза, потягивается и зевает во весь рот.
– Чёрт побери, спать хочется, а чувствую, что не засну! – жалуется он Шульцу, который делает вид, что тоже только что проснулся.
– А вы разденьтесь, сбросьте мундир, – советует тот.
– А почему вы не спите, почему не раздеваетесь?
– Я привык спать и одетый, и сидя, и даже стоя, – ответил Шульц, закрывая глаза.
И снова долгое молчание, во время которого каждый из спутников сквозь неплотно прикрытые веки внимательно следит за другим. К Генриху подкрадывается расслабленность, предвестница сна. Нет, он сегодня не имеет права на сон! Чересчур усиленно, не жалея затрат, угощал его сегодня Шульц! Да и дышит майор очень тихо, неровно, а хвастался, что хорошо спит в дороге.
Генрих поднимается и нажимает кнопку звонка.
– Чашку крепкого чёрного кофе, – приказывает он проводнику, когда тот появляется в дверях.
– Барон, что вы делаете! Кофе на ночь! – голос Шульца звучит взволнованно, даже умоляюще.
– Понимаете, майор, я себя знаю: если сразу не усну, а так дремлю, как сейчас, ночь всё равно испорчена. Лучше уж выпить кофе и совсем прогнать сон.
– Выпейте снотворного.
– У меня нет, это раз, и не люблю – это два.
– У меня есть люминал, – охотно предлагает Шульц.
– Люминала я никогда не употребляю, от него утром очень тяжёлая голова.
Проводник принёс чашку чёрного кофе и молча поставил на стол.
– Принесите и мне, – приказал Шульц.
