Ришелье встал и прошелся перед камином.
– Или это что-то очень ценное… такое, что ради него не страшно и потерять доходное и почетное место, или хитрец почуял в воздухе Люксембурга запах паленого, и предвидя неминуемое – я надеюсь, я хочу этого – неминуемое и скорое падение этой итальянки, готов переметнуться в лагерь будущих победителей… Во всяком случае, покинуть лагерь побежденных не с пустыми руками, – рассуждал кардинал. Настороженный и изощренный ум Ришелье тут же подсказал еще одну возможность:
– …Или все это не больше, чем комедия, предназначенная… для меня. И только для меня! В этом случае мы очень скоро увидим месье Перье Тут, в моем кабинете, отец Жозеф. Он придет проситься ко мне… на службу.
Кардинал в некотором возбуждении снова прошелся по кабинету, бормоча себе под нос: «Густав-Адольф шведский… иезуиты… снадобье в коробочке… снадобье от болей в суставах… конечно, снадобье! И именно от болей в суставах. И конечно, врач! Не кто иной, как врач!»
.Если он явится и я удовлетворю его просьбу – в моем штате появится ученый человек. О, весьма сведущий в медицине, знающий человек! Которого мне следует поберечься! Гороскоп не лжет! Господин Морен не ошибся и в этот раз!"
– Все надо проверить, – проговорил он.
Отец Жозеф почтительно склонил голову немного набок, давая тем самым понять, что он ожидает распоряжений.
– Во-первых, – сказал кардинал уже обычным спокойным тоном, – следует узнать, что понадобилось этому Перье от сестер-монахинь.
– Уже установлено, ваше высокопреосвященство.
– Отлично. Так что же?
– Обитель недавно пополнилась новой пансионеркой – дочерью Перье по имени Анна.
– Иногда вы меня пугаете, Жозеф, – вырвалось у кардинала. Его высокопреосвященство крайне редко высказывал вслух свои мысли в столь откровенном виде.
Поэтому капуцин еле удержался от самодовольной улыбки.
– Я всегда стараюсь быть полезен вашему высокопреосвященству, – ответил он.
– И вы знаете, как я ценю ваши труды, отец Жозеф.
Во-вторых, я хочу видеть этого человека, которого Перье едва ли не насильно удерживает взаперти. Как это сделать?
– Стоит вам приказать – и он будет доставлен через час.
– Но его сторож?
Капуцин красноречиво пожал плечами.
– Нет же! – поморщился Ришелье. – Я же сказал вам – так, чтобы тот, другой, ничего не узнал.
– Горбун стережет его как цепной пес…
– Так этот сторож еще и горбат? Похоже, мрачная личность, не так ли, Жозеф?
– И немая вдобавок.
– Но как это стало известно?
– Отгоняя своего подопечного от окна, горбатый страж использует лишь язык жестов.
Кардинал снова задумался, но опять лишь на мгновение.
– А тот второй? Он применяет мимику?
– Нет, люди графа этого не видели.
– Значит, он – не глухой, этот горбатый цербер, – удовлетворенно усмехнулся кардинал. – А его подопечный – не немой, что значительно важнее. А следовательно, его можно заставить заговорить, если он не пожелает сделать это сам.
– А что, этот горбун никогда не отлучается из дому?
– За двое суток, то есть с тех пор как дом взят под наблюдение, он отлучился только раз, ненадолго.
– Ну вот видите, Жозеф. Должен же он когда-то выходить, например на рынок за продуктами.
Капуцин пожал плечами:
– Может быть, Перье сам доставляет в дом все необходимое.
– Об этом я не подумал, – проворчал кардинал. – Хозяин снабжает провиантом своего слугу. Знаете, на что это похоже, отец Жозеф?
– На то, что это не слуга, а сообщник, – глухо откликнулся «серый кардинал».
Ришелье снова вздрогнул, так как на миг ему почудилось, что капуцин читает его мысли. В следующее мгновение он взял себя в руки. «Ерунда, – подумал кардинал. – Чужие мысли узнать невозможно. Просто вывод слишком очевиден».
"В конце концов можно сделать так, чтобы этого Перье завтра же не стало, – успокоил он себя. – Однако у меня почти ничего нет против него. Быть может, все это досужие бредни, страхи, подозрения… Мало ли кто на кого похож.
Надо найти зацепку".
– В конце концов, я – лицо духовное, – проговорил кардинал. – Вы – тоже. Почему бы нам не совершить прогулку в обитель Святого Причастия.
* * *
Когда карета подкатила к монастырю Пор-Руаяль и его обитатели поняли, что она принадлежит грозному кардиналу, первым делом поставили в известность мать-настоятельницу. Ришелье не заметил той суеты и подобострастия, которыми обычно сопровождался его приезд куда бы то ни было. Ему был оказан почтительный прием, как это и подобало его сану и влиянию. Настоятельница – мать Анжелика – вышла ему навстречу. Они обменялись приветствиями, и аббатиса пригласила его высокопреосвященство оказать честь находящейся в ее ведении обители. Вслед за этим кардинал и сопровождавший его отец Жозеф были проведены в наиболее подходящее для приема таких высоких особ помещение.
Кардинал, как человек, обремененный государственными заботами, а следовательно, занятой, не стал терять времени на преамбулы. Его высокопреосвященство чувствовал себя хозяином в любом уголке Франции и не упускал случая напомнить об этом окружающим. Однако аббатиса выказала несговорчивость и, прежде чем призвать Анну Перье, осведомилась о причине такого внимания первого министра к простой девушке.
– Надеюсь, что наша новая пансионерка ничем не вызвала неудовольствия вашего высокопреосвященства, – твердо заявила мать Анжелика. – И у вас нет причин гневаться на нее.
Кардинал не услышал в конце этой фразы вопросительного знака и недовольно поморщился. Но пожилая аббатиса была из людей того сорта, довольно редкого и в ту эпоху, на которых подобный прием не производил впечатления. Ришелье взглянул на настоятельницу снова и холодно произнес приличествующие случаю слова, присовокупив, что дело государственное и не терпит отлагательств. Анна Перье была вызвана, и кардинал остался с юной пансионеркой монастыря с глазу на глаз. Мать Анжелика пригласила отца Жозефа в монастырский сад и заняла капуцина разговором.
Минуты сложились в часы. Беседа его высокопреосвященства с Анной Перье затягивалась к удивлению отца Жозефа и беспокойству аббатисы. Прошло два часа. Отец Жозеф осмотрел все розы в саду обители Святого Причастия, насладился ароматом каждого цветка и почувствовал, что у него начинает кружиться голова.
Прошел еще час. Отец Жозеф два раза укололся о шипы и был проведен туда, где цвели тюльпаны. Еще полчаса.
Мать Анжелика решительно извинилась перед гостем и направилась к зале, где происходила столь затянувшаяся беседа. Но в эту самую минуту двери растворились, и Ришелье вышел навстречу настоятельнице. Кардинал подошел к ней, и аббатиса увидела, что первый министр Людовика XIII очень взволнован, но глаза его радостно блестят, а лицо имеет торжественное и одновременно почтительное выражение, словно у человека, которому открылись какие-то величественные и безбрежные дали и грозная красота стихий.
