– Скорее всего, это мой последний ребенок, – произнесла Аннунсиата, – поэтому я должна быть уверена, что он будет лучшим. Ведь так и будет, правда?
Она сжала его руки и засмеялась:
– Мартин, у меня будет ребенок! Твой ребенок! Теперь ты понимаешь, что Бог не осудил нас, иначе этого не случилось бы. Он благословил нашу любовь! Люди могут осудить нас, но Бог видит наши сердца и знает, что наша любовь чиста и прекрасна.
Мартин промолчал, не совсем уверенный в том, что Божий суд справедлив. Он понимал только одно – это кардинально изменит их жизнь. Теперь у них выбора не было.
– Тогда, – сказал он наконец, – нам все-таки придется бежать. Бог, может, и любит нас, но люди, как ты совершенно верно подметила, злы, и они нас осудят. О, моя дорогая, я не хочу омрачать твое счастье, но ты должна ясно представлять, что скажут люди. Они будут смотреть на ребенка с ужасом, а на нас – с негодованием, как на жутких чудовищ.
Аннунсиата возмущенно посмотрела на него:
– Мне все равно, что скажут люди! Я люблю тебя! И я рада, рада, рада, что у меня будет твой ребенок!
Она снова бросилась в его объятия, он крепко сжал ее плечи, а через некоторое время почувствовал, что ее слезы жгут его грудь, промочив рубаху насквозь. Ей придется сражаться за свое счастье. Она может кричать в свою защиту все что угодно, но оба прекрасно осознавали, с чем им придется столкнуться лицом к лицу. Мартин поцеловал ее мягкие волосы, погладил по голове и покрепче прижал к себе, словно боясь, что она вот-вот исчезнет. Когда горький поток слез иссяк, он бережно увлек Аннунсиату к постели, они медленно разделись и обнялись. Они любили друг друга с такой переполняющей нежностью и странным ощущением свободы, как будто худшее уже позади и больше им бояться нечего.
Ждать на холоде пришлось долго. Но Хьюго был тверд в своем решении, и в конце концов дверь медленно и беззвучно отворилась. Из дома вышли две женщины и прошли так близко от него, что он почувствовал аромат духов матери. Хьюго еще некоторое время не оставлял свой пост, не спуская глаз с двери, из которой вышли мать с Хлорис и, как он думал, должны были выйти остальные, собравшиеся к мессе. Но улица была пустынна. Затем, спустя довольно продолжительное время, дверь опять отворилась и показался мужчина в дешевом плаще и ужасном парике, надетом, как показалось Хьюго, для того, чтобы не быть узнанным, как это делала и мать. Он вышел и закрыл дверь на ключ. С кем же мать могла встречаться тайком от всей семьи? Может быть, она ходила на свидание с любовником? Хьюго обуяла страшная злость от одной этой мысли. Он и представить себе не мог, что кто-нибудь может встать между ним и матерью. Он хотел быть для нее первым. А сейчас, когда мать овдовела, он – старший сын – должен занимать главное место в ее сердце. Если у нее был любовник... Ну что ж, он...
Хьюго не закончил свою мысль, но руки непроизвольно сжались в кулаки. Он с большой осторожностью последовал за мужчиной в столь странном одеянии, а тот быстро прошел по Северной улице и свернул в аллею. Хьюго шел следом. Не доходя до конца аллеи, мужчина снял свой нелепый парик, освобождая темные мягкие вьющиеся волосы, которые показались Хьюго ужасно знакомыми. Когда мужчина вышел из аллеи, Хьюго разглядел на свету его профиль и, к своему удивлению, понял, что это, без сомнения, Мартин.
Первым чувством было облегчение. Это не могло быть любовным свиданием! А значит, у нее не было любовника! Потом облегчение сменилось удивлением. Затем матери понадобилось тайно встречаться с Мартином? Они каждый день виделись в доме. Что могло заставить их встречаться в городе с такими предосторожностями? Он еще мгновение пытался объяснить себе все это религиозными метаниями матери. Может быть, оба примкнули к лону римской церкви и встречались для тайных обрядов? Но если это так, здесь должен быть священник, а его не было, ведь не мог же Мартин запереть святого отца в доме. Нет, наверно, это какие-то дела, которые они проворачивают вместе. Ведь Мартин занимался всем огромным поместьем Морлэндов, а на плечах Аннунсиаты были Шоуз и Чельмсфорд, так что вполне возможно, что у них были какие-то общие сделки. Но почему это держится в такой тайне? Непонятно. Хьюго отбросил догадки и направился прямиком к гостинице, где оставил свою лошадь, – пора было возвращаться домой.
К обеду собралась вся семья, кроме Мартина, который, как говорили, все еще не вернулся из Йорка, куда ездил по делам. Аннунсиата казалась задумчивой, но не несчастной, и ела с отменным аппетитом. Пару раз она невидящим взглядом окидывала стол, потом Каролин пришлось повторить свой вопрос, так как Аннунсиата не сразу поняла, что он адресовался ей. Но все это можно было объяснить тем, что ее мысли заняты сложной сделкой, которую она собиралась провернуть.
Вскоре после обеда вернулся Мартин. Он поднялся в детскую пообщаться с сыном, тепло поговорил с Арабеллой о лошадях, а потом исчез. Хьюго пошел поискать мать, надеясь найти ее в большом салоне наверху. В кресле лежало ее шитье, но матери в салоне не было. Хьюго спросил у проходящего мимо слуги, где хозяйка.
– Она недавно вышла в сад, господин. Я не видел, чтобы она возвращалась, видимо, все еще гуляет. Послать за ней кого-нибудь?
– Нет, нет. Все в порядке. Я сам ее найду, – ответил Хьюго.
Солнце шло к закату, в саду становилось прохладнее. Надо пойти и попросить ее вернуться в дом, иначе она может простудиться. Хьюго считал это уважительной причиной для того, чтобы побеспокоить мать и не вызвать ее гнева, поскольку она никогда не церемонилась, если он являлся без вызова.
Больше всего Аннунсиата любила итальянский сад, потому что розы никогда ей не нравились. Хьюго направился туда. Может быть, мать будет в хорошем настроении и не сразу отошлет его, и ему удастся узнать о цели ее тайных поездок и со временем хоть как-то облегчить ее ношу. Он повернул за угол высокого темного забора и в одной из ниш увидел свою мать и Мартина, стоявших рядом.
Он все понял – в мозгу словно молния сверкнула. Они стояли лицом друг к другу. Хьюго заметил, как всегда замечаешь мельчайшие детали в момент сильного напряжения, что они точно одного роста и настолько одинаково сложены, что могли быть близнецами. Они держались за руки и разговаривали, но понимание пришло не поэтому. Он видел, как они смотрели друг на друга. Так могут смотреть только влюбленные, возлюбленные, любовники. Однажды видевший это никогда не ошибется. Казалось, сам воздух вокруг кричал об их любви.
Но тут они заметили его и одновременно повернули головы. Их руки расцепились, но они даже не двинулись с места. Хьюго не видел выражение лица Мартина, поскольку смотрел только на мать. Гримаса удивления сменилась испугом, затем ее лицо стало хмурым, как осенняя туча. Ужас овладел его сердцем. Первое впечатление было правильным – она встречалась с любовником. Его мать! Его мать шла пешком по улицам Йорка! Его мать шла на любовное свидание в какой-то вонючий маленький домик! Как простолюдинка! Волна бешеного гнева захлестнула Хьюго, но гнев был направлен не на нее. Разве он мог чувствовать к ней что-то, кроме любви и обожания? Его ярость предназначалась человеку, предавшему их обоих! Мартин, его друг, его идеал, заставил мать пойти на такую мерзость.
