Самым важным для меня во всем этом было то, что я вновь окажусь в обществе самых именитых вельмож и дам, смогу ослепить многих блеском и богатством, которые приобрела, став графиней Норфолкской.
Весь июнь я посвятила подготовке к поездке — обдумывала наряды, подбирала свиту, мои женщины вышивали эмблемы, гербы, вымпелы. Мне постоянно приходилось советоваться с Эдгаром, и общие хлопоты сблизили нас. К тому же за это время он ни разу не посетил Гиту — я доподлинно это знала от Пенды, откровенничавшего с моей Кларой. Как ни странно, но этот преданный пес Эдгара неожиданно привязался к мой потаскушке-фрейлине, не прощая ей только блудни с каменщиком Саймоном.
Ночами я была покорна мужу и даже стала привыкать к этой стороне супружеской жизни, но так и не забеременела, и обещала мужу, что если не понесу ко времени нашего возвращения из Нортгемптона, то обязательно совершу паломничество в Уолсингем. Считалось, что Дева Мария Уолсингемская особо благоволит к бесплодным женщинам.
Бесплодие! Самый звук этого слова вызывал во мне содрогание. И какое бы отвращение я ни испытывала к деторождению, клеймо бесплодной жены — позор для женщины. Мне просто необходимо было родить мужу наследника. Сына. Уж тогда-то мой супруг не будет навязывать мне Адама, тем более перестанет вспоминать, что где-то в фэнленде у него имеется дочь. Ведь что такое дочь? Принято даже выражать сожаления семьям, где рождаются дочери.
Наконец настал день отъезда в Нортгемптон. Не знаю, отчего король выбрал для созыва знати этот захудалый городишко. Может, потому, что Нортгемптон находился в центре английских земель и сюда должны были собраться вельможи со всех концов его королевства. И сколько же народу там было! Я не стану говорить ни о сразу подскочивших ценах на жилье, ни о стихийно возникшем там рынке. Скажу только, что мои надежды оправдались и наш приезд произвел должное впечатление. К тому же мне было приятно встретиться с братьями Глочестером и Корнуоллом, с венценосным отцом, даже этой клуше, королеве Аделизе, я была рада.
Эдгар снял для нас удобный дом у здания ратуши, стоявший бок о бок с домом, где расположились Стефан и Мод. Мод, только недавно родившая третьего ребенка — дочь, нареченную Марией, — выглядела очень подурневшей и располневшей. Что, однако, не мешало Стефану окружать ее нежностью и заботой. И еще меня удивило, что эта чета привезла в Нортгемптон своего первенца Юстаса, которого ранее столь тщательно скрывали. Правда, на седьмом году жизни Юстас наконец заговорил, да так бойко, словно специально таился все время, не желая ни с кем общаться. Однако, клянусь венцом терновым, я в жизни не видела более безобразного ребенка — всего в коросте, сыпи, проплешинах. Поэтому, когда мы с Эдгаром навещали Стефана и Мод, я старалась долго не задерживаться и удалялась, едва в покой входило это маленькое чудовище. Которое к тому же так пялилось на меня.
Вообще-то на меня многие смотрели. И тресни моя шнуровка, я никогда еще не чувствовала себя такой красивой. А ведь мне было уже двадцать пять, в этом возрасте многие женщины, располневшие и обессиленные многочисленными родами, превращались если не в старух, то в солидных матрон, каким неприлично даже принимать участие в танцах. Я же была стройна и легка, как девушка, одевалась в узкие блио по последней моде, и если кто и шептался за моей спиной, что за время супружества я не понесла от мужа, да еще и прославилась частыми ссорами с ним, то говорили они это скорее из зависти. Ибо то, что я считалась красивейшей из прибывших в Нортгемптон леди, — бесспорно.
И только родитель сбил с меня спесь, призвав к себе и сурово отчитав за потворство смутьянам вроде Гуго Бигода и за то, что не показала себя доброй женой — тем более что сама настаивала на этом браке. И спросил, почему я до сих пор не беременна.
Да, король был груб со мной, несмотря на преподнесенный мной ему в подарок гобелен «Пляска смерти». Но я едко парировала выпады отца, напомнив, что и его законная дочь не беременела в своем первом браке с германским императором, да и для графа Анжу родила только на шестой год супружества. Если, конечно, не упоминать ту грязную историю с рождением у нее бастарда от некоего Гая де Шампера.
Но едва я упомянула о том деле, отец так осадил меня, что я ушла от него в слезах. Хотя я сама виновата, ведь знала же, как на короля действует упоминание имени того крестоносца. Те события держались в строжайшей тайне. Хотя шила в мешке не утаишь, и люди шептались, что король Генрих нанял специальных ловцов за людьми, обещав им огромную сумму, если они доставят к нему оного сэра Гая живым иль мертвым.
Вот так обстояли дела при дворе к тому времени, когда в сером тяжелом соборе Нортгемптона знать присягала на верность моей законнорожденной сестрице Матильде. Но я слышала и разговоры, что не все жаждут оказаться под властью женщины и присягают Матильде лишь в надежде на то, что мой отец проживет достаточно долго и передаст корону повзрослевшему внуку, минуя Матильду.
По завершении церемонии присяги, длившейся несколько дней, начались всевозможные развлечения, в том числе и соколиная охота, совсем недавно вошедшая в моду при дворах Европы. После Крестового похода рыцари переняли ее навыки у арабских эмиров, и охота с птицами стала считаться самой изысканной. Хорошо обученные пернатые хищники — сапсаны, кречеты, ястребы — были необычайно редки и стоили бешеных денег.
У моего отца уже имелось около дюжины славных охотничьих птиц, и он проводил с ними немало времени на вересковых пустошах близ Нортгемптона, а местная знать неуклюже пыталась подражать ему в этом. По-настоящему обученных соколов найти было нелегко, и прыткие торговцы втридорога продавали желающим пернатых хищников, большинство из которых были дики и не прошли дрессировки. Часто такие птицы, спущенные с руки во время лова, попросту улетали, покидая незадачливых владельцев.
Я не раз видела, как презрительно хмыкал король, глядя на таких вот горе-охотников. Зато была приятно поражена, когда мой супруг сумел среди предоставленных на продажу птиц определить действительно пригодных и спускал их с перчатки на дичь с ловкостью истинного знатока. Король и двор отметили это его умение, Эдгар Норфолк сразу стал очень популярен. С ним все советовались, и даже мой отец неоднократно беседовал с ним о тонкостях соколиной охоты. Узнав, что мой супруг обучился лову с птицами еще в Святой земле, король неоднократно приглашал его к себе, желая узнать особенности этой забавы на Востоке.
Но что особо восхитило и обрадовало меня, так это то, что и мне Эдгар преподнес в подарок прекрасную охотничью птицу. Это была великолепная длиннокрылая самка кречета, привезенная из Исландии.
