Драгуны вышли из леса не таясь, по дороге въехали на позицию хваленую, столь бездарно оставленную. Дивились, что шведы так поступили.
— Ладно, молодцы. Я по начальству с докладом, а вы покудова здесь посидите. Последите, вдруг объявится кто. — Веселовский с двумя драгунами поскакал к армии.
Ласси ждал донесений. Схватка сербов полковника Витовича с отрядом Аминова приостановила марш армии. Позиция была столь узкой и скученной, что остальная кавалерия томилась в седлах, не в силах вмешаться. Лишь гусары, в авангарде шедшие, в сабли приняли шведов. Остальные ж, полки кавалерийские, им в спину уперлись. В стременах привставали, через головы заглянуть пытались.
— Чой-то там, впереди? Эй, Васька, не видать?
— Да рубятся с кем-то.
— Эт и без тебя слышно.
— Да сам не вижу ни черта!
Потом с передних шеренг передалось:
— Погнали уже шведа-то.
— А мы чо ж?
— Дык куды нам-то. Не протолкнуться. Узость сплошная.
Полковник Витович, командир полка сербского, подлетел лихо к Ласси. Спрыгнул на землю молодецки, от пыла рубки не отошедший. Только сейчас заметил, что даже саблю в руке держит по-прежнему. Вытер тут же о гриву конскую, швырнул в ножны с лязгом и заковылял, переваливаясь на кривых ногах, к фельдмаршалу:
— Отогнали шведа, ваше сиятельство. Человек 60 побили.
— А свои потери?
Витович косы за спину забросил, пот со лба вытер, голову к небу запрокинул, в уме посчитывая:
— Два гусара убито, один ранен тяжко — поручик Житович, да еще двенадцать — так, легко. Царапинами отделались.
— По чарке гусарам, — распорядился Ласси, — и посылайте драгун в поиск. Мендолакс шведский сильно меня тревожит. А войску, покудова известий не соберем, растаг объявляется.
Вот и вернулся Веселовский с поиска того. Шагнул в шатер к фельдмаршалу, представился.
— Как зовут-то тебя. Не расслышал, — прищурился Ласси.
— Капитан Веселовский, Ямбургского драгунского, ваше сиятельство, — повторил Алеша. Ласси и ухом не повел, что знакома фамилия-то.
— Так ты утверждаешь, капитан, что швед оставил сию позицию?
Генерал Кейт прихрамывая, на трость неразлучную опираясь, подошел ближе. Прислушался к разговору.
— Да, ваше сиятельство. Мои драгуны сейчас дефиле оное занимают. На случай всякий. Вдруг неприятель вернуться решит. Так они задержат, покуда сикурс не подойдет.
— Что думаете, Кейт? — повернулся к генералу фельдмаршал.
— А то, что молодец капитан. Позицию занял сразу, не раздумывая. Думаю, нам следует проехать туда да самолично убедиться.
Велико было удивление убеленных сединами ветеранов, когда увидели позицию оставленную. Ласси головой покачал осуждающе:
— Крепка, ой, крепка была позиция.
— Тыщ семь бы посадить здесь да пушек с два десятка поставить. И мы бы встали в сем месте. Надолго, — Кейт высказался.
— Да-а-а, — согласился Ласси. — Бестужев, — адъютанта кликнул. — А что вчерашний пленный показал? Сколь здесь у них народу сидело?
— Да под две тыщи, ваше сиятельство. И орудий с десяток.
— Ты вот что, Бестужев. Прикажи-ка гренадерам нашим, пусть подымутся на позицию сию. Токмо не по дороге, как мы, а так… как если б штурм учинили. А мы посмотрим.
Час потребовался гренадерам бравым преодолеть высоты укрепленные. Выползли, стали гурьбой, на штыки опираясь. Запыхались все, пот катился градом.
— Повезло нам, ваше сиятельство, — тростью показал на гренадер Кейт, — коль штурмовать пришлось…
— Тыщ десять, а то и пятнадцать положили бы, — продолжил Ласси. — И на том кампания наша закончилась бы. Это ж надо, час целый подымались, а под огнем пушечным, под картечью — все не мог перестать изумляться Ласси. И вспомнив вдруг:
— А насчет капитана вы правы, Кейт! Отметить надобно. Молодец!
— Если вы позволите, ваше сиятельство, я бы хотел забрать его к себе. В адъютанты.
— Не возражаю, генерал, — и остальному генералитету:
— Поздравляю всех, господа! Сие недоразумение шведское и ретирада ихняя есть знак Божий. Не пролив ни капли крови солдатской, мы с вами одержали викторию знатную. Войску лагерем становиться. Два дня пусть передохнут после марша скорого. Генералу Вределю казаков и гусар отправить в поиск дальнейший.
Так Веселовский стал адъютантом самого Кейта.
* * *
С приходом весны семья Мейергельмов всегда переезжала в Уллаберг, маленькую и уютную усадьбу в Седерманланде. С наступлением холодом и туманов осенних сельскую местность они оставляли, возвращаясь в город. Но Эва с малых лет с нетерпением ждала, когда ж наступят теплые деньки, отец распорядится заложить большую карету, и вся семья дружно переедет на берега озера Локкваттнет, где в тиши вековых деревьев притаился старинный каменный дом. Эва не любила Стокгольм. Может, облик столицы шведской навсегда был связан с промозглой зимой, а Уллаберг со светлыми и теплыми белыми вечерами — с приходом весны, а за ней и радостного лета. Когда можно было, тайком от всех, убежать на берег озера и бродить босиком по теплому песку. И не было этих занудных занятий — рукоделия, стряпни, глажения белья. Дети в семьях дворян шведских воспитывались в строгости традиционной. Мать Эвы — София — твердой рукой управляла и мужем, и своим домом. Дворянка, по существовавшему в те времена общему мнению, не должна была предаваться безделью чинному, а, напротив, с прилежанием заниматься делами домашними, быть богобоязненной и бережливой. При том она должна была уметь и читать, и писать. Ветры Великой Северной войны разметали дворян шведских далеко от родимой земли, потому и стало жизненно важным, чтоб супруги их были рачительными и сведущими хозяйками, оберегавшими благополучие семьи, пока мужья воевали.
Так была воспитана София — мать Эвы. Она была последним родившимся ребенком в семье, когда ее отец, Йон Драке, ротмистр Смоландских драгун, в 1700 г. покинул Швецию, и, если не считать двух коротких отпусков, оказалось, что навсегда. Удачные первые годы походов Карла XII весьма ощутимо улучшили достаток семьи, и Фредерика, жена Йона, заботясь о будущем детей, настаивала на том, чтоб муж и дальше участвовал в войне. Она удачно вкладывала деньги, что присылались мужем, прикупала хутора и земли, старалась дать образование детям. Но в 1709 г. шведы зашли так далеко в Россию, что обратного пути уж не оказалось. По меньшей мере, для ее мужа. София и была воспитана в том самом духе, что шведская девушка должна быть грамотной, рачительной и доброй хозяйкой. Тогда ей достанется хороший муж, а незамужние девицы становились обузой и для себя, и для окружающих. Про них говорили, что всю жизнь спят в «стеклянной горе» в ожидании рыцаря, который должен вызволить их оттуда.
