В первый раз за всю свою жизнь Алина почувствовала себя в среде, в которой желала всегда быть, для которой была предназначена и которая вскоре быстро поняла и ее, оценила ее ум, дарования и музыкальный талант.
Этот талант, а равно и знакомство с посланником польского короля, отворили Алине двери гостиных Парижа.
Осинский представил красавице своего родственника-посланника. Огинский, человек немолодой, был большой поклонник женской красоты при вольном обращении и ненавидел чопорных красавиц.
Не имея понятия о прошлом Алины, не зная ничего о ее связи с Осинским, которого он называл племянником, считая Алину за богатую и знатную вдовушку, посланник принял ее у себя, и в его гостиной Алина познакомилась со всем польским аристократическим кружком. В этом кружке главную роль играла княгиня Сангушко, страстная любительница музыки, обладавшая сама недурным голосом.
В ее гостиную было мудрено попасть, даже для дам из местной аристократии; но дарование Алины, ее арфа (вновь купленная и с которой она теперь не разлучалась) отворили ей двери гордой княгини, у которой бывали блестящие вечера и балы, посещаемые двором, дофином и всеми знаменитостями Парижа.
В такой среде могла без стыда и даже победоносно явиться и блеснуть красивая, изящная и талантливая Азовская владетельная княгиня или Dame d’Azow, владения которой, однако, были незаконно секвестрованы русским правительством.
Но откуда же явилась эта «Азовская владетельница»?
Разве возможно было в Париже, в центре Франции, называться всякому известным аристократическим именем De la Tremouille, когда можно было каждый день встретиться в свете с однофамильцем, который потребовал бы разъяснений от неожиданной и неизвестной ему дотоле родственницы.
И Алина призналась графу Осинскому, еще до знакомства с его дядей, что она никогда не была замужем за французом Тремуалем. Она обещала возлюбленному, со временем, признаться в своем действительном происхождении. Ему одному во всем мире.
И на этот раз Алина была искренна; она собиралась в случае брака с Осинским просить его помочь ей открыть, был ли ее отец, назвавшийся графом Краковским в Киле, действительно граф Велькомирский?
– Но как же тебе называться тогда? Под каким именем я тебя представлю дяде? Как тебе, хотя временно, появиться у его знакомых?
Назваться снова уроженкой Багдада или Дамаска, Алимэ-Шах-Намэт – хотелось Алине. Ее прельщало выдать себя за восточную принцессу. Но это было рискованно! От Лондона до Парижа слишком близко! А сколько народу всяких общественных слоев перевидало ее на троне, с жезлом, в странном полумужском и не совсем приличном одеянии ведуньи! Это имя, достигнув слуха кого-либо, видевшего ее в Лондоне, заставит его явиться к старой знакомке колдунье, веселой и нестрогой в обращении. И тогда Алина погибла.
Назваться Алиной Шель, по своему законному виду, значит – и выдать тайну своего замужества Осинскому, и вместе с тем не быть принятой в общество магнатов польских. Жену саксонского негоцианта кто же примет у себя?..
И Алина заявила, что у нее нет имени.
И смущенный граф Осинский, благовоспитанный и честный, невольно сам пошел на обман.
– Надо придумать что-нибудь!.. – говорил он в отчаянии. – Пока!.. – прибавлял он как бы себе в оправдание и утешение.
Алина клялась милому, что она дочь аристократа, клялась на распятии… божилась памятью покойного отца… Это было ей не трудно и не грешно. Это была правда! И Осинский, конечно, поверил ей, надеясь узнать вскоре от нее настоящее ее имя.
Молодой человек соглашался выдумать для Алины имя, но советовал ей не преувеличивать, не брать никакого титула, не делать невинного обмана полным мошенничеством.
Алина не соглашалась. В блестящей обстановке, в которую она еще не вступала, но которую уже чуяла, она не хотела явиться без титула – хотя бы баронессы.
И добродушные любовники, беспечные, в сущности оба невинные, снова друг в друга сильно влюбленные – помирились на титуле, уже утратившем свое значение во Франции, отзывавшемся Средними веками. Они выдумали воскресить этот полутитул, скорее звание – Dame, – обладательница, владетельница…
– Но владетельница чего, откуда, из какой страны? – говорил граф Осинский. – В обществе парижском такая куча иностранцев из всех государств Европы, что страшно объявить себя владетельницей хотя бы и маленького, крошечного государства или провинции.
И вот любовники, как дети, добыли карту дальнего Востока и выбрали самое звучное название из Малой Азии.
– Dame d’Erzerum!..
И три дня была Алина для себя и для Осинского «повелительница Эрзерумская». Но вдруг оказалось, что в Париж ожидается посол от турецкого султана, который, конечно, будет знаком и с Осинским…
– Это невозможно! – воскликнула Алина. И снова занялась она приисканием себе на карте других владений.
Через месяц Азовская владетельница очаровала всех, была дружна с княгиней Сангушко, и без нее не обходилось ни одного вечера; а на концертах и музыкальных собраниях она, конечно, играла первую роль. Что касается посланника Огинского, то он был просто влюблен в Алину, и настолько, что племянник имел повод даже ревновать своего дядю и начальника.
Чопорная и разумная часть общества отнеслась к иностранке полурусского, полукавказского происхождения с долей недоверия; но ее близкие отношения с магнатами польского кружка сбивали с толку подозрительных людей.
Молодежь и вообще мужчины были в восторге от женщины, которая, казалось, была вся из ртути…
Как у всех даровитых натур, характер Алины казался сложным, был полон противоречий… достоинств и недостатков. Но в результате она всем всегда нравилась и всем становилась симпатична. Она всех легко увлекала… потому что слишком легко и искренне увлекалась сама!
Беспечная, хотя и умная, добродушная, хотя и делающая зло, искренняя, но способная на обман по наущению, энергическая и своевольная, но легко попадающая под влияние сильнейшего волей или хитрейшего, часто холодно расчетливая, а между тем легкомысленно увлекающаяся, как ребенок, – вот чем, наконец, стала Алина. Потому что она была вся – страсть и порыв.
Так сложился характер, под влиянием цыганской жизни этой авантюристки, вечно недовольной своим положением, вечно стремящейся к чему-то неопределенному, ожидающей чего-то особенного, удивительного… на завтра!.. Алина сама не знала, наконец, чего она хочет? Чего ей ждать? Дождется ли она чего-либо?
Она дала себе слово, когда-то, завоевать высокое положение в обществе! А что она сделала для этого? Ничего!
Изо дня в день, с жизни в Киле, в замке отца, прошло десять лет! За это время она не поднялась выше, а упала… А ей почти уже тридцать лет. По счастью, никто ни за что не дал бы ей теперь этих тридцати лет. Она казалась многим двадцатидвухлетней женщиной. А в наряде, вечером, оживленная и веселая, изящная и кокетливая, порывистая и нервная в движениях она легко могла сойти за восемнадцатилетнюю девушку.
