Позади него слуга вел в поводу вьючную лошадь, которая везла четыре больших алтарных креста из сокровищ Кьяртана. Беокка потребовал, чтобы кресты вернули в церковь, и мы не стали возражать: ведь священник доказал, что он герой не хуже любого из нас. А теперь он наклонился к Тайре и что-то увлеченно ей доказывал, а она улыбалась.
— Через неделю Тайра станет христианкой, — сказала мне Гизела.
— Раньше, — отозвался я.
— Что же с ней происходит? — спросила моя возлюбленная.
Я пожал плечами.
— Полагаю, Беокка уговаривает Тайру отправиться в монастырь.
— Бедняжка.
— По крайней мере, там она научится послушанию. И узнает, чем грозит число тринадцать.
Гизела стукнула меня по руке, причинив больше боли себе, чем мне.
— Я поклялась, что если снова тебя найду, то больше уже никогда не оставлю, — сказала она, потирая костяшки пальцев, ободранные о мою кольчугу. — Никогда! Слышишь?
— Но как ты могла самовольно отправиться с нами? И почему не подумала, что воинов не должно быть тринадцать?
— Потому что я знала, что собаки будут на нашей стороне, — просто ответила она. — Я бросила палочки с рунами.
— А что палочки говорят насчет Ивара? — спросил я.
— Что он умрет, как змея под мотыгой, — мрачно сказала Гизела.
Затем она вздрогнула: комок грязи, вылетев из-под копыта коня Стеапы, попал ей в лицо. Она вытерла грязь и нахмурилась, глядя на меня.
— Мы обязательно должны отправляться в Уэссекс? — спросила она.
— Я поклялся в этом Альфреду.
— Тогда мы должны туда поехать, — без всякого энтузиазма сказала Гизела. — Тебе нравится Уэссекс?
— Нет.
— А Альфред?
— Тоже нет.
— Почему?
— Он слишком набожный и слишком серьезный, — пояснил я. — И еще от него вечно воняет.
— Как и от всех саксов, — заметила Гизела.
— От него воняет гораздо сильнее. Это все из-за его болезни. Из-за нее он постоянно бегает в нужник.
— Он что, не моется? — поморщилась Гизела.
— Моется, по крайней мере раз в месяц, — ответил я, — а может, и чаще. Альфред очень щепетилен в том, что касается мытья. Но все равно от него сильно воняет. Слушай, Гизела, а от меня воняет?
— Как от кабана, — ответила она, ухмыляясь. — Так, думаешь, мне не понравится Альфред?
— Нет. И он тоже не одобрит тебя, потому что ты не христианка.
Гизела рассмеялась, услышав это.
— А как насчет тебя?
— Ну, мне Альфред даст земли. В надежде, что я стану за него сражаться.
— Но тогда получится, что ты будешь сражаться с датчанами!
— Выходит, что так. Датчане — враги Альфреда, — ответил я.
— Но ведь они мои соплеменники. Как же так, Утред?
— Я принес Альфреду клятву верности, поэтому должен теперь выполнять его волю.
Я откинулся назад, пока мой конь осторожно спускался вниз по крутому холму.
— Я люблю датчан, — продолжал я, — люблю гораздо больше, чем восточных саксов, но такова уж моя судьба — сражаться за Уэссекс. Wyrd bið ful aræd.
— Что это значит?
— От судьбы не уйдешь. Она правит всем.
Гизела поразмыслила над этим. Она снова была в кольчуге, но теперь у нее на шее красовалось золотое ожерелье из сокровищ Кьяртана, сделанное из нескольких нитей, скрученных вместе. Я видел, как похожие штуки собаки выкапывали из могил древних британских вождей. Ожерелье придавало Гизеле сходство с дикаркой, но это ей шло. Черные волосы заколоты и убраны под шерстяную шапочку, взгляд какой-то отсутствующий. Я подумал, что мог бы целую вечность смотреть на ее удлиненное лицо.
— А как долго тебе придется оставаться человеком Альфреда? — спросила она наконец.
— Пока он меня не отпустит, — пояснили. — Или пока кто-нибудь из нас не умрет.
— Но ты говорил, что король Уэссекса болен. Думаешь, сколько он еще протянет?
— Наверное, не очень долго.
— И кто станет королем после него?
— Не знаю, — честно ответил я.
Действительно, кто? Сын Альфреда Эдуард (помните, как он плакал, когда у него отняли лошадку?) еще слишком мал, чтобы править, а племлнник Альфреда, Этельвольд, у которого дядя отобрал трон, — дурак и пьяница. Не дай бог, чтобы он стал следующим королем. Внезапно я поймал себя на том, что желаю Альфреду долгой жизни. Это меня удивило.
Я сказал Гизеле правду: мне не нравился Альфред, но я признавал, что он истинная власть на острове Британия. Этот человек отличался необычайной проницательностью и решительностью, и, если уж говорить начистоту, то, что мы разбили Кьяртана, было в значительной мере заслугой Альфреда. Он умышленно послал нас на Север, зная, что мы сделаем то, что ему нужно, хотя и не сказал прямо, чего именно хочет.
Я вдруг понял (и сам удивился), что жизнь человека, давшего клятву верности Альфреду, может оказаться вовсе не такой скучной, как я боялся.
«Но если он вскоре умрет, — подумал я, — это станет концом Уэссекса. Таны начнут сражаться за его корону, датчане почуют слабость королевства и слетятся, как вороны, чтобы склевать плоть с трупа».
— Если ты дал клятву Альфреду, то почему он позволил тебе явиться сюда? — осторожно спросила Гизела. Похоже, ей в голову пришли те же мысли, что и мне.
— Альфред хочет, чтобы твой брат правил Нортумбрией.
Она призадумалась, а затем уточнила:
— Потому что Гутред — в некотором роде христианин?
— Для Альфреда это очень важно, — согласился я.
— А может, потому что Гутред — слабак? — предположила Гизела.
— А, по-твоему, он слабак?
— Ты и сам это прекрасно знаешь, — пренебрежительно заметила она. — Мой брат добрый человек, он всегда нравился людям, но Гутред не умеет быть безжалостным. Ему следовало убить Ивара при первой же встрече, и еще он давным-давно должен был прогнать Хротверда, но так и не осмелился. Он слишком боится святого Кутберта.
— Но зачем Альфреду нужен, как ты выражаешься, слабак на троне Нортумбрии? — мягко спросил я.
— Чтобы и сама Нортумбрия была слабой, ведь со временем саксы попытаются вернуть отобранные у них земли, — ответила Гизела.
— Ты узнала это, бросив свои палочки с рунами? А что еще они говорят?
— Они говорят, что у нас родятся два сына и дочь, и что один из наших сыновей разобьет тебе сердце, а другим ты будешь гордиться, и что твоя дочь станет матерью королей.
Я засмеялся, услышав пророчество Гизелы, но не презрительно, а добродушно. Мне не хотелось обидеть любимую: ведь она говорила так уверенно.
— Значит ли это, что ты тоже отправишься в Уэссекс, хоть я и собираюсь сражаться с датчанами? — спросил я.
