Константин Нефедьев
МОГИЛА ТАМЕ-ТУНГА
Солнце в зените. Обезьяны попрятались под широкие листья пальм, броненосцы ушли в глубокие норы. Болота затянуты знойным маревом. Сельва дремлет в жаркой истоме: не шелохнет ветка, не дрогнет лист.
Но вот в чаще кустарника появилось гибкое тело с треугольной головой на тонкой подвижной шее. Это удав, пробудившись после долгой спячки, вышел на охоту.
Маленькую свинку он проглотил много дней назад, сейчас желудок пуст и требует пищи. Жертва появится не сразу, ее долго придется подстерегать, но удав терпелив.
Мягкими движениями хищник обволакивает ствол раскидистого дерева и молниеносным броском закидывает голову на ближайший сук. С легким шуршанием подтягивается туловище. Толстая ветвь нависла над самой землей, угрожая со временем обломиться и перекрыть едва заметную тропу, проложенную тапирами. Отсюда удав не раз бросался на свои жертвы. Из его смертельных объятий никто еще не уходил…
Удав неподвижен: даже вблизи он похож на большую засохшую лиану, изогнувшуюся меж ветвей. Но он все слышит, все видит. Инстинкт даже во сне позволяет удаву предугадывать приближение опасности или жертвы.
Вот среди лиан мелькнули цепкие лапы обезьяны, послышалось ее сердитое бормотание; над самой землей, шарахаясь из стороны в сторону, пролетел черный филин, согнанный с насиженного места каким-то непрошеным гостем. В берлоге пятнистой кошки запищали котята, их слабые голоса заглушило угрожающее шипение матери.
Появляется и виновник беспокойства — большой муравьед-термитник. Он идет напролом через заросли бамбука, часто останавливается и длинными изогнутыми когтями рвет кору деревьев, раскапывает слежавшиеся кучи листвы. Его язык проникает в каждую щель, под каждый камень, ощупывает покинутые муравейники, пирамиды старых термитников. Не осталось ли там чего? Муравьед в своих владениях, значительно обедневших с тех пор, как он поселился в этой долине.
Пора, пора старому бродяге перебираться в другие места…
Удав следит за ним зелеными немигающими глазами: если б муравьед оказался поближе…
Долгий день клонится к закату. Появляются и предвестники вечера — пара осторожных коричневых оленей. Маленькие грациозные животные с острыми рожками чутко поводят трепетными ноздрями. Нет ли здесь опасности? Мир так велик и коварен.
На другой стороне болота что-то хрустнуло. «У-р-р-м, — чуть слышно подала голос самка, — внимание, слышу подозрительный звук!» Вмиг олени замерли, насторожив уши, вытянув носы в одну сторону. Легкое колебание воздуха приносит запах мокрой шерсти: так пахнут обезьяны, это не опасно. Но почему в привычный запах подметалось что-то незнакомое, неприятно щекочущее ноздри. Неизвестность — это уже смертельная опасность. «Ф-р-р-м! — тревожно фыркает самец, — бежим!»
Постепенно лес наполняется писком, скрипом, таинственными вздохами. В заросших бамбуком, тростником лагунах и заводях лягушки, жабы пробуют голоса для вечерних и ночных концертов. По вершинам деревьев с шумом движется стая длиннохвостых обезьян. Удаву не угнаться за ними. Если б хоть одна приблизилась, обманутая его неподвижностью, тогда…
Из тысячи разнообразных звуков удав умеет отличить единственный, нужный ему — звук приближающейся жертвы. И это долгожданное наконец свершается.
Кто-то идет по звериной тропе. Кто? Это не кошачья поступь пумы или ее сородичей. Не похоже и на увальня тапира, ломающего на своем пути растения.
На тропе появляется странный зверь. Он идет на задних ногах, передние раскачиваются вдоль туловища и не участвуют в движении. Он похож на обезьяну, но гораздо больше ее и не покрыт шерстью. У удава пробуждается смутное воспоминание. Давным-давно он уже встречался с таким зверем. Тот укусил его в шею сверкающим зубом. Удав уполз тогда в глухую чащу и долго не мог глотать.
Инстинкт подсказывает хищнику не трогать зверя. Но вдруг по другую сторону дерева, на котором притаился удав, появляется еще зверь: большая свирепая кошка из породы ягуаров ползет по тропе навстречу двуногой обезьяне. Кошка уже поравнялась с деревом. Спина ее вздыбилась и похожа на большой косматый ком, чуть передвигаются лапы-подушки, чуть вздрагивают кисточки ушей.
…По звериной тропе идет человек. Вдруг впереди с дерева падает громадная змея.
В траве мелькают кольца ее согнутого тела, лес оглашается ревом задыхающейся кошки. Рев становится слабее, тише, переходит в легкое ворчание, протяжные стоны — и смолкает…
Человек, не обращая внимания на угрожающее шипение удава, наблюдает за борьбой и, когда удав уползает со своей добычей в чащу, человек продолжает путь. Он молод, мускулист и, судя по легкости движений, очень ловок. Обнаженный торс раскрашен голубой и красной глиной. Татуировка имеется только на правой руке чуть выше локтя, в виде пятилепесткового цветка, чем-то напоминающего кисть человеческой руки. Длинные волосы собраны на затылке в пучок и в них вставлено орлиное перо. Узкие, плотно облегающие ноги короткие штаны из плотной ткани украшены внизу бахромой разноцветных ремешков. Мягкая обувь из сыромятной кожи делает его походку легкой, неслышной.
Человека нетрудно принять за индейца, если бы не белая кожа, цвет которой не может скрыть даже толстый слой глины. У него глубокие темно-синие глаза, чуть припухлые губы южанина; на лице выражение грустной задумчивости.
Движения его неторопливы, уверенны. В том, как он ступает между сухими ветками, не потревожив ни одну из них, как бесшумно оставляет за собой густые сплетения тростника и бамбука, чувствуется опыт жителя джунглей, всегда готового ко всяким неожиданностям.
В руке его копье с костяным наконечником, а за плечами лук со стрелами, дротики.
На широком кожаном поясе — короткий меч с расширяющимся к концу лезвием. Такие мечи были в ходу еще у португальских конкистадоров. Рядом на поясе большой нож с загнутым лезвием — мачете — необычайно острый. Он служит для расчистки пути в джунглях и столь же древен, как и эпоха, породившая его.
«Белого индейца» не тревожит близость ночи. Иногда он замедляет шаг, чтобы посмотреть на дерево, задушенное в объятиях лиан, или подолгу стрит возле камня, глубоко ушедшего в землю. Тогда человек прикасается ладонями к вискам, потирает их, точно старается что-то припомнить.
Тропа снова ныряет в густые заросли. Местами человеку приходится с трудом протискиваться между стволами деревьев, перепрыгивать через ямы с водой, в которых подозрительно шевелится трава. Нельзя ни на шаг свернуть в сторону.
