Леонид Фомин - Солнце красно поутру...

Герои произведений свердловского прозаика Леонида Фомина — автора многих книг, первая из которых «На глухом озере» вышла в Москве почти три десятилетия назад, — тысячами неразрывных нитей связаны с миром родной уральской природы. Размышляя о формировании характера современника, о становлении личности, писатель показывает, что не может быть подлинной человечности без любви к живому, к отчей земле, без чувства ответственности за ее покой и красоту. Сознавая эту святую ответственность, преграждают путь браконьерам герои повестей «Розовый вечер» и «Гуси-лебеди». Чувство ответственности помогает и ребятам из повести «Парма» выстоять в поединке со стихией, сберечь доверенных им животных.

Произведения эти, так же, как и «Лесная повесть», ранее уже публиковались, но центральное место в сборнике занимают новые вещи. Впечатления от поездки писателя на Обский Север легли в основу заглавной повести книги — «Солнце красно поутру…». Вошло в сборник и более трех десятков новых рассказов Л. Фомина. Заключает книгу раздел «Остановки в пути». Это поэтичные миниатюры-раздумья о природе, о жизни, о негасимом чувстве Родины.

Предстоящая рыбалка волновала и будоражила воображение. Всю ночь мне грезились упругие зеленоватые окуни, прохладные, увесистые подъязки, неправдоподобных размеров лещи и щуки. Я уже чувствовал под собой колыбельное покачивание лодки, видел ласковый блеск воды, дважды переживал неожиданный нырок поплавка, от которого западало дыхание. Потом поднимал из-за борта тяжелеющий садок, но он вдруг порвался, и на дно лодки с веселым звоном посыпалась сверкающая плотва…

Это трезвонил будильник. Наскоро собрав рюкзак, я поспешил на первую электричку, и уже через час за окном вагона мелькали окудрявленные молодой, не успевшей набрать тучной тяжести листвой березовые рощицы, прогонистые делянки лесонасаждений, старательно ухоженные огородики, обнесенные от приблудшей скотины проволокой, жердями и прочим подручным материалом. Меж ними в широких отлогих выработках — когда-то брали грунт для насыпи — перламутром взблескивали озерки устоявшейся снеговой воды.

Иногда с этих озерков срывались еще по-весеннему шаловатые, с тугим звенящим пером селезни и, ничуть не пугаясь грохочущего поезда, мчались вдоль линии. Затем начались сырые луга с невысокой, стрельчато выметнувшейся осокой, над которой весело кувыркались токующие чибисы.

Я оглядел немногочисленных пассажиров и, твердо веруя в известное присловье, что рыбак рыбака видит издалека, направился к первому попавшемуся на глаза гражданину. Спросил, не найдется ли посвежее мотыля.

Гражданин интеллигентного вида, в узкополой шляпе и новенькой штормовке с капроновыми шнурочками в откинутом на спину капюшоне, с прохладцей глянул на меня сквозь очки и иронически заметил:

— Дорогой, мотыля продают в «Охотнике». А можно было купить и на вокзале…

Сочувственно улыбнувшись, гражданин отвернулся к окну.

Я опять окинул вагон взглядом и у самой двери заметил одиноко сидящего человека в помятой кепчонке. Невысокий, узкоплечий, он походил на мальчишку-подростка, и только глубокие складки на заветренном лбу выдавали его возраст. Что это рыбак — я не сомневался, хотя ни в руках, ни рядом с ним не было ни удочек, ни подсачка, ни прочих рыбацких атрибутов.

— Здрасьте! — с готовностью ответил Рыбак на приветствие и подобрал полу выгоревшего дождевика. — Присаживайтесь.

Он, вероятно, слышал мой короткий разговор с гражданином и, не дожидаясь вопроса, начал выкладывать из карманов всякие баночки и коробочки.

— У меня все есть — и малинка, и опарыш, и червь наземный.

— Уж выручите, подзавяла что-то моя наживка.

— Об чем говорить? У тебя нет — у меня есть, у меня нет — у тебя спрошу. Не велико добро!

Рыбак дал мне всего в достатке и обиженно отстранился рукой, когда я хотел рассчитаться.

Рыбаки, едущие в этом направлении, обычно сходят на одной станции — Водохранилище. Нет нужды рассказывать о нем: знает его едва ли не каждый житель нашего города. Поэтому я не стал расспрашивать, куда едет мой новый знакомый, а только предложил порыбачить вместе. Рыбак охотно согласился и сказал, что лодка у него собственная и знает он отменные лещевые места.

— Я ведь который год тут обретаюсь. Сперва за Вороньим рыбачил, а сейчас подался к левому берегу, на мыс. Там недалеко русло старое, глубина, стало быть, и ямы есть. Вот и поуживаю лещишек. С прикормом.

Рыбак помолчал и с восхищением добавил:

— А берег-то, берег там какой! Сразу от воды кустовье разное, а дальше как воздымутся сосны — одна другой выше да ядренее. Подует ветер — и возьмутся они петь да гудеть. Бывало, плюну я на всю эту рыбу — не едал, что ли, сроду! — лягу в траву и слушаю сосны. И думаю про себя: до чего же хороша наша матерь-Расея…

На длинном перегоне поезд набрал такую скорость, что побрасывало вагоны, и стук колес перерос в водопадный гул. В это время в проходе появилась маленькая девочка. Хватаясь за сиденья, она упрямо пробиралась к выходу. На повороте вагон сильно качнуло, дверь откатилась, и девочка чуть не вылетела в тамбур. Рыбак охнул и, опрокидывая чьи-то корзины, устремился к ней. Он подхватил девочку, уже лежащую на полу, выпрямился во весь рост и гневно крикнул:

— Чей это тут ребенок без присмотра?!

Оказалось, что озорница прибежала из соседнего вагона, и Рыбак понес ее восвояси, на ходу обещая выдать положенное нерадивым родителям…

Затем мы опять сидели вдвоем, и Рыбак доверительно рассказывал:

— У меня ведь как получается. Дежурю сутки, а потом трои дома. Слесарем-сантехником я работаю. Работа — она, конечно, не ахти какая, грязноватая, прямо скажу, зато времени свободного много.

Рыбак покосился на гражданина в очках, о чем-то подумал.

— Оно, конечно, со временем-то теперь у каждого — дай бог: как-никак два дня отдыхают. Но уж шибко я не люблю по субботам да по воскресеньям на рыбалку ездить. Ить как мурашей народу-то! Да еще моду взяли вино возить с собой. Иные нальют шары, а потом что и выделывают! Такой балет который раз подымут — хоть беги с берега! Вот и езжу на неделе. Так уж дни выгадываю. А без рыбалки, без этой Расеи, мне и жисть не мила…