Жюль Верн
Тайна Вильгельма Шторица
«…И как можно скорее приезжай, милый Генрих. Я тебя с нетерпением жду. Нижняя Венгрия — великолепная страна и очень интересная для инженера. Уже из-за одного этого стоит приехать, и ты не раскаешься, вот увидишь.
Всем сердцем твой Марк Видаль».
Так заканчивалось письмо, полученное мной от брата 1 апреля 1757 года.
Никаким особенным предвестием не ознаменовалось получение этого письма. Все было очень обыкновенно. Принес его почтальон, передал привратнику, тот — моему лакею, а лакей на подносе подал его мне с обычной невозмутимостью. Я с такой же невозмутимостью его распечатал и прочитал до конца, до вышеприведенных мною последних строк. А между тем в этих строчках заключалось зерно будущих невероятных происшествий, в которых и мне предстояло принять активное участие.
Такова слепота человеческая. Мы живем, ничего не зная, ничего не предчувствуя, а тем временем совершается завязка драмы всей нашей жизни и нередко предрешается наша судьба.
Мой брат написал тогда сущую правду. Я не раскаиваюсь, что пустился в это путешествие. Но стоит ли о нем рассказывать? Не лучше ли умолчать? Ведь никто, пожалуй, не поверит моему рассказу: он до такой степени странен, что превосходит в этом отношении самые необузданные вымыслы самых смелых поэтов.
Но уж так и быть — я рискну. Пусть мне не поверят, но я никак не могу подавить в себе потребности вторично пережить приключения, к которым письмо моего брата явилось как бы прологом.
Моему брату Марку было тогда двадцать восемь лет и он уже успел снискать славу замечательного художника-портретиста. Мы с ним очень любили друг друга. У меня к нему было до известной степени отеческое чувство, потому что я был старше на восемь лет. Мы еще в юности лишились родителей, и я должен был заняться его воспитанием. С детских лет Марк обнаружил способность к живописи, и я сам толкнул его на это поприще, будучи убежден, что он на нем выдвинется и сделает себе имя. Так оно и вышло.
Теперь Марк уже собирался жениться. Жил он в это время в южной Венгрии, в городе Рач, переехав туда из Будапешта, где ему очень повезло по части заказов: он написал несколько очень удачных портретов, за которые получил хороший гонорар, убедившись при этом, что в Венгрии искусство очень любят и ценят художников. Из венгерской столицы он вниз по Дунаю переехал в Рач, тоже довольно крупный город.
В Раче в числе лучших домов считалось семейство доктора Родериха, бывшего в то время одним из знаменитейших венгерских врачей. Получив от отца порядочное состояние, доктор Родерих нажил, кроме того, огромные деньги практикой. Когда он уезжал на отдых в заграничное путешествие — а делал он это каждый год, посещая то Италию, то Германию, то Францию, — его богатые пациенты разве что не плакали в голос. Но и бедняки без него теряли очень много, потому что он не отказывал в помощи никому, и неимущих лечил даром.
Семья доктора Родериха состояла из него самого, его жены, сына-капитана Гаралана и дочери Миры. Познакомившись с ними, Марк сразу же увлекся Мирой и решил остаться жить в Раче. Мира ему понравилась, и я нисколько не удивляюсь, что он в такой же степени понравился Мире. Он мог нравиться женщинам: красивый молодой человек с каштановыми волосами и голубыми глазами, жизнерадостный и добрейшего характера. Во всяком случае, он уже называл Миру своей невестой и приглашал меня приехать на свадьбу.
Миру я, конечно, знал только по пламенным письмам Марка, и мне очень хотелось увидеть ее. Еще больше хотелось моему брату показать ее мне. Он звал меня в Рач как главу семьи и просил приехать не менее как на месяц. Марк уверял, что и его невеста ждет меня с нетерпением. Как только я приеду, сейчас же будет назначен и день свадьбы. Но до тех пор Мира желала — непременно желала — сначала повидаться со мной лично, потому что она так много слышала обо мне хорошего (это, кажется, ее собственные слова).
Все это мне уже неоднократно рассказывал брат в своих письмах, и я чувствовал, что он без ума влюблен в Миру.
Знал я ее, как я уже выше заметил, только по восторженным отзывам Марка, а между тем чего бы ему стоило, как художнику-портретисту, взять да и написать с нее хорошенький портретик, в каком-нибудь интересном ракурсе, в красивом платье и прислать мне. Сама Мира этого не хотела. Она собиралась предстать передо мной лично и ослепить меня блеском своей красоты. Так по крайней мере она сама говорила Марку, а он, вероятно, даже и не старался ее переубедить. Оба они добивались одного: чтобы инженер Генрих Видаль отложил все свои дела и поскорее появился в парадных комнатах дома Родерихов в качестве первого гостя.
Требовалось ли так много доводов для того, чтобы меня уговорить? Конечно нет. Я все равно приехал бы на свадьбу брата.
Таким образом, мне предстояло в скором времени познакомиться с Мирой Родерих, перед тем как она сделается моей невесткой.
Помимо всего этого путешествие в Венгрию должно было доставить мне и удовольствие и пользу. Южная Венгрия — земля очень интересная, истинно мадьярская, сумевшая оградить себя от немецкого влияния. В истории Средней Европы она сыграла немалую роль и была ареной многих подвигов.
План своей поездки я определил так: туда — сначала на почтовых лошадях, затем пароходом по Дунаю, оттуда — только на почтовых. Путешествие по Дунаю я предполагал начать только от Вены. Правда, я, таким образом, мог увидеть не весь Дунай, но зато самую интересную его часть, там, где он протекает по Австрии и Венгрии, до города Рач, возле сербской границы. Тут мой маршрут оканчивался. У меня не было времени посетить города и местности, лежащие ниже по реке: Валахию, Молдавию, знаменитые Железные Ворота, Видин, Никополь, Рущук, Силистру, Браилов, Галац и те гирла, или те три рукава, которыми Дунай впадает в Черное море.
Я полагал, трех месяцев будет вполне достаточно на всю задуманную поездку. Месяц на переезд из Парижа до Рача. Уж пусть моя будущая невестка умерит свое нетерпение и даст путешественнику этот срок. Месяц на пребывание в Раче, в новом отечестве своего брата, и месяц на обратный путь домой.
Устроив некоторые особенно спешные дела и выправив разные документы, о которых просил меня брат, я собрался в дорогу.
Сборы мои были, впрочем, недолгие и несложные. Большого багажа я с собой не брал, взял только один чемоданчик, не позабыв уложить в него парадный костюм для предстоящего торжества, ради которого и предпринималась эта поездка в Венгрию.
Насчет языка беспокоиться было нечего: по-немецки я говорил хорошо. Что касается венгерского языка, то я надеялся, что можно будет обойтись и без знания оного, одним немецким. Впрочем, в Венгрии в то время в высшем обществе был очень распространен и французский язык; по крайней мере, брат мне писал, что он никогда в этом отношении не испытывал больших затруднений.
