— Не снимайте его до Луиса, — сказал Нначи. — Хоть на пять-десять процентов я буду уверен, что вы доедете туда живым…
Коротышка европеец, нетерпеливо дожидавшийся в своем «мерседесе», стоявшем на дороге перед самым «пежо» Жака, окончания разговора и не спускавший с них глаз, скривился.
И в этот самый момент из ворот лихо вылетел «джип». Здоровеннейший солдат в расстегнутой до пояса рубахе, обнажившей мокрую грудь, махнул им рукой.
— Езжайте за ним, — кивнул Нначи на «джип».
— Поехали! — весело гаркнул солдат и, не дожидаясь ответа, нажал на газ.
— Спасибо, — сказал майору Петр.
Тот смущенно улыбнулся и пошел назад, не отрывая глаз от бумаги.
— Поздравляю с подарком! — подмигнул Жак, когда Петр садился в машину.
— Если каждый командир повстанцев будет одаривать нас золотом, — протянул насмешливо Войтович, — то стоит ли покидать Каруну?
Петр не ответил на шутку.
— Гони за «джипом»! — приказал он Дарамоле и сам удивился резкости своего тона.
На пропускном пункте, где только что командовал нервный летчик, распоряжались теперь солдаты. Здоровяк из «джипа», посланного майором, успел уже обо всем с ними договориться.
Солдаты с грохотом откатили с дороги ржавые железные бочки и вяло взяли под козырек.
«Джип» лихо помчался вперед. Так они миновали еще одну заставу, затем другую… У развилки «джип» остановился. Оттуда крикнули:
— Дорога на Луис! Здоровяк козырнул:
— Езжайте, дальше постов нет!
Сержант лихо развернулся, «джип» взревел… и они остались в одиночестве на шоссе, ведущем на юг.
Через несколько миль их остановили: пост впереди все-таки был. Но значок сделал свое дело.
В рест-хаусе, в какие-то мгновенья снова пережив все события последнего дня, Петр почувствовал, что не может съесть ни крошки. Он вздохнул, отодвинул от себя тарелку супа.
— Не могу!
— Напрасно!
Войтович уплетал за обе щеки. Глаза его задорно сверкали. Не страдал отсутствием аппетита и Жак.
— Вот когда я воевал в Алжире, — со вкусом рассказывал он…
Петра мутило. Он встал из-за стола и пошел к выходу, а перед глазами был ржавый ковер запекшейся и запылившейся крови, полицейская дубинка, простреленный берет…
— Нет, вы в Алжире вели разбойную войну, — донеслось до него.
Это Войтович «заводил» Жака.
Петр вышел на крыльцо. Ярко светила луна. Саванна казалась серебряной. Звонко трещали цикады. «Совсем как у нас в Крыму или на Кавказе», — подумал Петр.
Где-то завыла гиена. Ей ответила другая. Глухо ударил барабан, потом еще раз и пошел, то удаляясь, то приближаясь. Это ходил ночной сторож.
5
…Второй раз, после случая на пляже, Петр встретил майора Нначи уже в Луисе.
Петр вышел из серого, недавно построенного здания почтамта. Он отправил статью в Информаг об открытии в стране колоссальных залежей нефти и ажиотаже, разгоревшемся вокруг этого события.
Неожиданно чья-то рука легла ему на плечо. Петр резко обернулся. Нначи смотрел на него, застенчиво улыбаясь.
— Вот видите, мы и встретились, — сказал он. — Только вышел из дому — смотрю, вы… Знаете что, — он помолчал, словно не решаясь что-то предложить, — я бы хотел с вами поговорить…
Со времени знакомства на пляже Петр успел разузнать о майоре Нначи побольше. Гвианийские журналисты и, конечно, всезнающий редактор крупнейшей луисской газеты «Ляйт» Эдун Огуде говорили о нем как о самом образованном офицере во всей армии.
Нначи был родом из небольшого горного племени, независимого и гордого. Отец его всю жизнь трудился на маленькой оловянной шахте: он был и владельцем ее, и единственным рабочим. Старый Нначи желал своему сыну иной судьбы, но для горцев все пути были закрыты: люди равнины смотрели на «дикарей» с презрением. Зато районный комиссар — англичанин сулил молодым горцам блестящее будущее, если только они завербуются в колониальную армию.
Молодой Нначи оказался отличным солдатом. Инструкторы отметили его дисциплинированность, сообразительность, жажду знаний. У него было и еще одно достоинство — он был христианин и окончил миссионерскую школу. И вот кадет Нначи очутился в Англии, в привилегированном военном училище в Сандхерсте. «Светлая голова, — говорили о нем преподаватели, — этот далеко пойдет».
Земляки тянулись к Нначи. Южане, северяне, жители Поречья забывали у него в комнате давние распри между своими племенами и жадно слушали юношу с мягким и тихим голосом. Нначи читал запоем, большую часть свободного времени проводя в местной библиотеке, и умел завести вдруг такой разговор, за которым его однокашники не замечали, что давно уже минула полночь. Чаще всего спорили об армии. Инструкторы Санд-херста твердили: армия должна быть вне политики. Ее дело — выполнять приказы законно избранного правительства.
— Но если правительство идет против народа? — спрашивал кадет Нначи. — Если правительство приказывает стрелять в народ?
Кадет Даджума, нетерпеливый, вспыльчивый, немедленно срывался с места и, потрясая кулаком, кричал, что такое правительство должно быть свергнуто.
Кадет Нагахан, всеми силами старающийся походить на инструкторов-англичан, лощеных, сдержанных, словно роботы чеканящих слова команд, молчал, любуясь игрой своего фальшивого бриллианта, стекляшки, оправленной тем не менее в настоящее золото: это кольцо прислал ему дядя, Джеймс Аджайи, видный в Гвиании человек.
— Вы только посмотрите, что у нас творится! — кричал Даджума, возмущенно расхаживая взад и вперед по тесной комнате Нначи. — Политиканы рвут у народа все. Мало того, что они грабят Гвианию, они натравливают гвианийцев друг на друга. Южан-христиан на северян-мусульман и наоборот. Что изменилось от того, что вместо английского генерал-губернатора в том же дворце сидит нынешний премьер-министр? Вот погодите, умрет президент, Старый Симба, и от нашей независимости не останется даже названия. Политиканы продадут страну кому угодно — кто больше заплатит!
Нначи сдержанно улыбался. Даджума был его другом, и мысли у них были общие.
Школу Нначи окончил с отличием, но в характеристике, отправленной из Англии в министерство обороны Гвиании, подчеркивались как блестящие способности молодого офицера, так и его левые настроения.
— Это пройдет, — сказал генерал Дунгас, командующий и единственный пока генерал в только что созданной армии Гвиании. — Куда более важно, что он хороший солдат.
С войсками ООН Нначи был в Конго. Правда, его тогдашнее начальство осталось им не совсем довольно: майор слишком откровенно симпатизировал Лумумбе. Но генерал Дунгас не дал делу хода, а когда Нначи вернулся в Гвианию, назначил его командиром бригады. Правда, при этом майору пришлось уехать из Луиса подальше — в Каруну.
