— Ай да Вульф! А тебя ищет господин капитан Нейман. А ты уж с кралей. Живо за мной!
Марина осталась одна. Дробный топот ног вскоре заглох. Повсюду стояла темнота, хоть глаз коли. Где-то, чуть ли не в пяти шагах, застрекотал сверчок. «Да это же Митя!» — обрадовалась Марина, и леденящий страх отпустил ее.
— Мариха, вот что, передай Сучкову, пусть пока таится в изоляторе. Ты повесь на дверях таблицу с надписью: «Тифозная». Мне сам Сучков говорил, что надо так сделать. Ступай, Мариночка, а то я могу опоздать к началу спектакля…
— Спектакля? — Она сняла руку с его плеча. — Митя, я боюсь за тебя. Ты уж поосторожней с этой Полиной.
Он обнял ее, тихонько толкнул в спину:
— Иди и ни о чем не думай. У нас будет организация…
Во дворе Полины Алексеевны был маленький домик, просто сараюшко, приткнувшийся в углу каменной ограды, с двумя оконцами, глазевшими во двор. Раньше, до прихода немцев, в сараюшке одиночка рыбак Токарев, полюбовник Полины Алексеевны, вялил рыбу, плотничал, шашничал с Полиной Алексеевной, а теперь сараюшко полностью перешел под Митино жилье. Здесь Митя рисовал, вырезал на линолеуме миниатюры. Он тайно от Полины Алексеевны проделал в стене лаз на пустырь и пользовался им, когда это было нужно…
Около часа ночи скрипнула дверь сараюшки — вошла Полина Алексеевна, одетая, как Митя определил, «на выход»: в ярко-синем пальто и выходных полусапожках на высоких каблуках.
— Митька, как ты думаешь, сегодня будет облава? А то меня на свидание пригласил один кавалер.
— Нашла время!..
— Теленочек! — фыркнула Полина Алексеевна. — Что ты в этом деле смыслишь?! У тебя кровя иссохла от болезни, и твоя Мариха, наверное, страдает. Ха-ха-ха!
— Маринка святая! — возмутился Митя.
— Теленочек, ты не верь. Я слышала, что к ней уже пристроился в больнице один немец — ефрейтор Вульф. Во-о! С такой рожей!
— Не сочиняй!
Полина Алексеевна придвинулась к Мите.
— Эх, теленочек! — Она перекрестилась. — Сам Ахмет Иванович Зияков говорил об этом. Ты его разве не знаешь? Крановщик из морского порта. Герой! Ему давали броню от войны. А он плюнул на эту броню и пошел. Был ранен на Ишуньских позициях. Вернулся и теперь скрывается. Все же лейтенант. Слушай дальше. Он затопил лодку и теперь собирается ночью переплыть на Тамань. — Она тяжко вздохнула: — Как ты думаешь, будет облава? Сладкий он, Ахметик-то…
Лицо ее вдруг засветилось, крашеные губы вздрогнули, оттопырились — похоже было, что она в эту минуту мысленно ощущала близость Зиякова.
— А «папашка»? — тихо спросил Митя про Токарева.
— Фу! «Папашка» ревнючий… Я терплю его из-за подарков. В этом деле, Митенька, мой «папашка» амбарчик, набитый ценностями. Вчера он подарил мне рубиновую подковку. — Она распахнула пальто — на ее высокой груди вспыхнула яркая дужка.
Полина Алексеевна еще стояла с выпяченной грудью, еще глядела на Митю глазами, наполненными торжеством и просьбой, как тихо отворилась дверь — появился объемистый Саликов, обвешанный сумками.
— Сынок, вот ты каким делом занимаешься! — усмехнулся он и, сбросив с себя сумки, воззрился на Полину Алексеевну. — Пах! Пах! Женщина высшей прелестности. А теперь, Полиночка, послушай новость. Большой новость… Сейчас, сейчас. — Он сел за стол. — Новость такой, Поленька, золотце, твой «папашка», то есть бывший штабс-капитан при царе Горохе, выдвигается германским командованием на пост головы городской управы. Выпьем за это. Водка есть.
Полина Алексеевна выпила, Митя не стал.
— Сынок, и верно, тебе нельзя. Слушай, сынок… Я очень-очень хлопотал перед господином Фельдман, чтобы он тебя взял к себе на службу. Ну, там на след какой напасть. А я тебе покажу след одного человека. За это большой деньга получишь. Так сказал сам капитан Фельдман. Танцюй, сынок, я погляжу, что ты стоишь…
Напившись изрядно, Саликов облапил Полину Алексеевну и шумнул на Митю:
— Сынок, да уходи ты отсюда!
Митя выскочил во двор, а Полипа Алексеевна сильно толкнула Саликова, и он, семеня, опрокинулся на Митину кровать. Митя услышал, как захохотала Полина Алексеевна, а потом сердито выкрикнула:
— Татарва! Смотри, в лоб получишь от моего Ахметика!.. Да не лезь, бурдюк, мне деньги не нужны!..
* * *
Уже меркли звезды, когда с шумом выкатился из сараюшка Саликов, все также обвешанный сумками, бубня что-то под нос. Митька напряг слух, но не разобрал.
Звякнул запор калитки — во двор вошел Токарев, потом, немного спустя, появились трое или четверо. Токарев повел их в беседку, образованную сплетением виноградных лоз. Расселись за столиком. Отец развязал один узел, выставил литр водки на стол. Токарев шумнул:
— Саликов, да погоди ты! Что в Симферополе-то?
Митька бесшумно приблизился к беседке, затаился в траве, смотрит и слушает, как наказывал ему Сучков накануне. Он понял: собрались распределять обязанности между собой, если их назначат в горуправу. Гомонят уж под звон стаканчиков. Верзила Сан Саныч Бухчеев, завсегдатай базарных пивнушек и бывший петлюровец, хихикает да наливает в стаканы.
— Перестань! — Токарев стукнул по столу кулаком. — А то выброшу из списка!
— Бухчей! — вдруг загорячился отец. — Ты же сука! Я мало-мало знаю, кто чем дышит.
— Господа! Господа! — опять стукнул по столу Токарев. — Я призываю к единству…
Из сараюшка показалась Полина Алексеевна и, не останавливаясь, побежала в дом. Токарев приподнялся, видно, услышал дробный цокот Полининых каблучков, объявил:
— Господа, разговор продолжим у Фельдмана. Сейчас же — по домам. — Причесался перламутровой расческой и, когда все вышли со двора, облегченно вздохнул: — Ну, Поленька, теперь наш час…
Но для Мити его час еще не настал: он имел пропуск лишь для дневного времени, да и тот врученный ему позавчера Полиной Алексеевной, чтобы ходить в магазины до «шестнадцати ноль-ноль». Тревога за жизнь Сучкова брала за душу, и он не стал ждать восхода солнца, решил пойти в горбольницу. Шел садами, крадучись. Однако, когда перелезал забор, вставший на его пути, угодил в руки двух патрульных.
— Пропуск?! — потребовал ефрейтор.
— Я по вызову господина капитана Фельдмана, — нашелся Митька.
— Ври, да знай меру, — засмеялся второй патрульный, направив на Митьку ствол автомата. — Вульф, шлепнем — и концы в воду…
— Ты к самому капитану? — спросил Вульф.
— Найн! Найн! Я к своему фатер, отцу. Мой папа господин Саликов. Господин Фельдман держит его при себе, в дежурке, чтоб говорить с посетителями, отвечать на их вопросы.
— О, Саликов! — Солдат опустил автомат. — Господин Вульф, Саликов корош, корош. Вон дежурка, — показал патрульный на бревенчатый домик с одним светящимся окном. — Иди туда.
