нормальный, средний человек, то выносить ты его будешь, конечно, но с превеликим почтением, ибо опасный он, хоть и добрый! Тут как с электричеством — при всей его полезности не будешь же ты жить в трансформаторной будке, опасно это! Но некоторые, из особо просветлённых, дурачки блаженные, ещё старые да малые, утверждают, что он ласковый, вреда причинить правильному человеку не может, и Траин склонен им верить. Хотя вот сам он в детстве не сподобился посмотреть и прочувствовать, а потому утверждать точно не берётся, хоть и верит в это всей душой.
Другим же, некоторым, от этого света туго. Понимают они, что сей свет добро есть, но не могут к нему приблизиться, жжёт он их и заставляет мучиться. Но не тело, нет, а вот просто выплывают из памяти моменты всякие, которые забыть надо бы, и от того депрессия возникает, но это если далеко от саламандр ходишь и сей свет чуть видишь. А вот если близко, то тут могут быть разные варианты, вплоть до самых печальных, и не только для разума, но и для тела.
Вот почему, думаете, и золотой запас весь там лежит, то есть лежал до недавних пор, об этом ещё расскажу, а самих банкиров, хозяев торговых домов, сюда на и аркане не затащишь, а? Вот то-то же! Сюда тем, кто золоту поклоняется, путь заказан, здесь те, кто себе другой путь выбрали, живут и работают, понятно вам?
И охрана здесь оттого самая лучшая, что нет в их душе подлости, и ясен их путь. Это ведь даже не охрана, это братство подгорное, а охрана это так, сопутствующая услуга, чтобы было, на что жить. Хозрасчёт и самоокупаемость, без этого у них, гномов, никак! Случаев предательства за всю историю не было ни одного и не предвидится в будущем, при таких-то условиях! Может быть, через много лет, и Траин сподобится, примут его в такую дружину, а пока ему до этого хотя бы дожить надо и не застрелиться сегодня по итогам нашего разговора.
— Не застрелишься, — не выдержав, перебил его я. Влез прежде всего потому, что ясно видел, это были не простые слова, и следил внимательно Траин за тем, что говорит, безучастно про себя наметив некую границу в откровениях своих, за которой и таилась для него пропасть небытия. И боялся он больше не самой смерти, хотя и смерти тоже, боялся он бесчестия пуще всего. Умереть опозоренным — вот чего он не желал, и вот от чего в душе его было мрачно и пусто от маетной безнадёги. — Не застрелишься, и не мечтай! Нас сюда, если хочешь знать, ваши старшие саламандры и пригласили, Даэрона этого самого ловить.
— Да ладно, — он мне не верил, и я это тоже видел. — А чего таким способом-то, почему именно через задницу надо было?
— В большом мире полный бардак творится, — влез в разговор Арчи, занявшись любимым делом. А любил он больше всего убеждать и делать из всех встречных-поперечных своих союзников. — Знаешь об этом, нет?
Траин неопределённо пожал плечами, и маг продолжил его убалтывать, при этом очень чутко, не подавая виду, и строя из себя не рубаху-парня, как обычно, а делового и занятого человека, следя за состоянием гнома и пытаясь выйти с ним на одну волну.
— Сцепились с церковью, а до этого и с друг другом все, кому не лень. А уж про то, что в Белорецкое княжество три саламандры отправились, ты ведь не можешь не знать, правда? — гном утвердительно кивнул, и Арчи продолжил разливаться соловьём, делая это с самым серьёзным видом, будто деньги считал, как того Траин подспудно и хотел, ведь именно такому Арчи гном только и мог доверять. — Много чего там было, но всё рассказать не могу, не наши секреты, сам понимать должен!
Траин ещё раз, уже одобрительно, кивнул, и маг вдруг ткнул в меня пальцем:
— Но дело всё в нём, в этом ефрейторе несчастном, и можешь так на меня не смотреть! Хотя слова это всё, только слова, а давай-ка я тебе покажу!
Тут Арчи неожиданно даже для меня легко встал со своего места, обогнул стол, развернул начальническое мягкое кресло к себе и, нагнувшись на Траином вплотную, лоб в лоб, глаза в глаза, принялся до того мощно и сильно колдовать, что я натурально оторопел.
Глаза его светились ярко-синим, и вроде бы даже с молниями, свет с дикой, но мягкой силой бил в голову Траину, разве что из ушей не выходил, а я вновь преисполнился уважения к другу. Передавал он ему, вроде бы, тот самый момент из нашего недавнего прошлого, когда я с Миром разговаривал и саламандрам приказы отдавал, но как он это делал, было для меня загадкой.
И вновь я с тоской подумал о том, что слишком много я о себе возомнил, слишком уж меня расхвалили. Непозволительно много, так ведь и было с чего! И, дескать, самый я мощный, и самый правильно понимающий, и на Арчи начал свысока поглядывать, не говоря уже о всех остальных, и всё остальное прочее. Но если жить хочу, если не хочу себе и тем более экипажу проблем, то от таких мыслей надо избавляться самым срочным образом. Жизненно необходимо, я бы сказал. А надо мне открывать голову на приём, больше слушать, смотреть и удивляться, чем корчить из себя сильно могучего мага.
— Да ладно! — вдруг выдохнул Траин, когда Арчи от него оторвался, и с нескрываемым ошеломлением посмотрел на меня. Да там много чего было, на самом деле, в этом странном взгляде. — Так это к тебе… То есть к вам саламандра прижималась, защиты искала? — он ещё поводил глазами по мне, осмысливая только что увиденное, и вдруг, не найдя ничего лучше, гаркнул во весь голос, вкладывая в него все свои эмоции, — Виноват, господин ефрейтор!
— Да чтоб вас всех, — устало выдохнул я, на что Арчи, всё ещё отвернувшись, хихикнул по своему обыкновению, чуть не выйдя из делового образа, но Траину уже было всё равно. Маг тёр себе глаза, загоняя внутрь тот удивительный синий свет, почему-то не поворачиваясь ко мне лицом. — Достали уже!
— А чего ж вас сюда со всем почётом не сопроводили? Должны же были? — как-то странно спросил он. То есть начал он нормально, вопросительно, но на половине запнулся и что-то
