— Буэнас ночес!
— Буэнас ночес, компаньеро! — отозвался шофер.
— Который час? — спросил мужчина, подходя к машине. — Мои стали.
Мануэль сдвинул манжету, посветил на циферблат:
— Без двадцати...
Неизвестный выбросил вперед руку с ножом. Удар был точен. Без стона парень сполз на землю. Мужчина огляделся, подхватил его под мышки, поволок к обрыву. Пинками столкнул. За убитым зашуршали вслед комья земли. Внизу шумел поток. Трещали цикады.
Бородач секунду помедлил, вслушиваясь. Потом подбежал к «тонвагену», включил зажигание, нажал на стартер.
В этот момент с дороги донесся стрекот приближающегося мотоцикла. Луч света прорезал темноту.
Мотоциклист подъехал к автобусу. Соскочил, осветил фонариком номер.
— Ага, 316-26!.. Наконец-то!.. — облегченно воскликнул он и обратился к мужчине: — Из радио «Патриа»?
— Предположим.
— Ты — Мануэль Родригес?
— А ты?
Мотоциклист сунул руку в карман:
— Не беспокойся. — Достал удостоверение. — Я — Хосе Васкес, из управления безопасности. От капитана Обрагона. Ты должен его знать.
— Как же!.. Очень приятно.
— А Бланка Сальгадо в доме? — Васкес показал на светящиеся окна.
— Сальгадо?.. — переспросил бородач. — Можешь сам посмотреть.
— Ты не очень-то любезен! — разозлился Хосе. — Но я-то знаю тебя лучше, чем ты меня... — Он огляделся по сторонам: — Тут ничего подозрительного не было?
— Абсолютно.
— Оставайся здесь, — приказал Васкес. — Я пойду к ней. Если что — дам сигнал. Будь наготове! — Достал пистолет, направился к избе. Толчком ноги распахнул дверь, бросил взгляд по сторонам. Спрятал пистолет: — Привет этому дому!
Старик встал ему навстречу:
— Щедрый день на гостей! Проходите к столу! — Замахал на Бланку: — Хватит мучить, внучка! Легче десять арроб тростника срубить, чем столько языком намолоть... — И снова повернулся к гостю: — Что хорошего скажешь?
— Я еду в Гавану, — начал объяснять Васкес. — Забарахлил мотоцикл. Свечи, наверно... Вы отсюда не в Гавану, сеньорита?
— Да, сейчас едем.
Девушка встала, закрыла магнитофон, сложила стопкой пленки.
— Не подбросите? А мотоцикл я бы до завтра здесь оставил.
— Пожалуйста, места хватит. А вы кто?
Хосе достал документ:
— Уполномоченный по проведению аграрной реформы.
— Ага, уполномоченный! — оживился крестьянин. — Тогда ответь мне, уполномоченный, почему...
— Потом, старый, в другой раз! — отмахнулся Хосе. — Устал! С рассвета мотаюсь по всей провинции — как черт за грешницей, еле нашел ее.
— Меня? — удивилась Бланка.
— Это я в шутку.
— Люблю шутников! — резко ответила девушка.
— Такая премиленькая, а не понимает юмора, — подмигнул старику Васкес.
— До свидания, дедушка! — Бланка направилась к двери. — Думаю, передача получится интересной. — Она открыла дверь и крикнула в темноту: — Мануэль, помоги!
— Разрешите, я? — подскочил Васкес. Подхватил магнитофон, коробки с пленкой.
— Приезжай еще раз, внучка! — сказал напоследок старик. — Такая без разговора тоска!..
Они подошли к машине. Луна уже скрылась за горой. Лощина тонула в темени.
Мужчина сидел в кабине за рулем отвернувшись. Бланка открыла заднюю дверцу. Попросила:
— Не очень тряси, хорошо?
Не дождалась ответа.
— Обиделся? Не обижайся... Я подремлю.
Она поднялась в салон. От кабины шофера ее отделяло толстое стекло, задернутое занавеской. Бланка облокотилась на спинку дивана, устало вытянула ноги. Как хорошо!..
Хосе сел в кабину рядом с бородачом. Приказал:
— Поехали!
Колеса зашуршали по каменистой тропе. Горы обступали ее с обеих сторон. Частоколом стояли по их гребням пальмы. На обломанных стволах мертвыми изваяниями сидели нахохлившиеся марабу. Бланка чувствовала, как тяжелеют веки. Сколько она уже без сна?.. Глаза слипались. Качка и шелест колес убаюкивали. Она расшнуровала, сбросила тяжелые ботинки, поудобнее пристроилась на сиденье и провалилась в сон...
Машина выехала с тропы в поселок. Промчалась мимо безмолвных, с редкими огнями домов. И вот уже — матово мерцающее полотно шоссе Виа-Бланка. Сияет луна. Справа, у самой дороги, искрится море с проступающими на его фоне силуэтами пальм.
Васкес достал сигару, откусил конец ее, с удовольствием раскурил. Оглянулся на стекло, отделяющее кабину от кузова. Нарушил молчание:
— С виду такая тихонькая и премиленькая, а? Но я тебе скажу по секрету... — Он доверительно придвинулся к бородачу. — Контра! Из самого гнезда! Радио, всякие там магнитофоны — для прикрытия. Мы за ней давно присматриваем!..
Мужчина молчал. Казалось, и не слушал. Впереди по шоссе замелькали красные огоньки. Бородач прибавил скорость. Хосе вцепился в его руку:
— Стой! Это же контрольный пост!
Водитель продолжал жать на акселератор.
— Стой ты! С ними не шути — стреляют без промаха!
Автобус притормозил. Подошел патруль. Бородач сунул руки в карманы.
— Свои! — бодро крикнул Хосе, доставая удостоверение. — От капитана Обрагона! — Он высунулся из кабины: — Да это ты, Рамон?
— А, Хосе! — узнал боец. — Давай проезжай!
Машина тронулась. Васкес крикнул:
— Желаю удачи! — И снова придвинулся к водителю: — Ждем важного гуся... — Он опять покосился на стекло салона. — С того берега... Тому, кто поймает, повышение обеспечено. На фото — так, ничего особенного. И ростом — с тебя, не выше.
Он включил фонарик, посветил в лицо водителю:
— На тебя, Родригес, похож. И родинка на щеке. Только без бороды.
— Убери фонарь, слепит, — впервые за всю дорогу нарушил молчание мужчина. — Чудесный ты парень.
— Ты тоже мне нравишься, — отозвался Хосе. — Надо нам встретиться в теплой обстановке.
— Может, и встретимся, — проговорил водитель.
Они ехали в порт на рейсовом автобусе. Хоть и жара, а кондуктор — в темном форменном пиджаке, при галстуке, в золотых очках. Профессор, да и только!.. Выдал и прокомпостировал билетики, на оборотной стороне которых были отпечатаны политические карикатуры и революционные лозунги. У Лаптева: «¡Venceremos!». Он попросил билеты у своих спутниц. У Хозефы — «¡Patria o muerte!», а у Лены — «¡Ordene, comandante!». Это фамильярно-энергичное обращение: «Приказывай, команданте!» Андрей Петрович уже видел на плакатах, расклеенных по городу: Фидель изображен в полной солдатской выкладке стоящим на склоне горы и смотрящим вдаль.
Андрей Петрович еще утром, из кабинета Феликса, позвонил Эрерро. Росарио не оказалось — уже на работе, начинают в институте в семь. Идти в их дом Лаптеву почему-то не хотелось. Договорился с Леной, что встретит ее и дочь в холле «Гавана либре».
