Джерри был удивлен этим. Шотландец всегда считал, что он единственный человек, который понимает, что хочет сказать молчаливый великан. Но у Деирдре было преимущество перед Джерри. Она улавливала едва заметные изменения в настроении Олега, понимала мотивы его действий и мыслей. Зачастую хватало простого взгляда, чтобы по позе или наклону головы понять со спины, какое у него выражение лица. А когда Олег поворачивался, предположение Деирдре подтверждалось. Казалось, когда дело касалось Олега, она обладала какими-то необычными инстинктами. Как и Джерри, ирландка разговаривала с киргизом с помощью языка жестов – это с самого начала не составляло труда для Деирдре: ее бабушка была глухой, и к тому же девушка внимательно наблюдала за Джерри и Олегом.
Но не только язык глухонемых помогал ей понимать Олега. Это скорее было похоже на интуитивное восприятие, молчаливое знание его натуры. Киргиз не произносил ни слова. Деирдре не представляла, чем он занимался раньше. Но девушка знала его почти так же хорошо, как себя. Она знала, что Олег умен и любознателен. Он умел читать: в его походном мешке лежало несколько книг, которые он иногда перелистывал. Часто киргиз просто сидел и наблюдал – за ныряющим пеликаном, за тем, как ползет к морю черепаха, за отплывающим кораблем. Олег очень любил детей. Когда киргиз играл с Джонни, на его лице иногда даже появлялась улыбка. Он был очень заботлив и осмотрителен, всегда все подмечал. Если Джонни затевал какую-то шалость, Олег догадывался об этом и предотвращал выходку. Его руки казались такими ловкими, что Деирдре всякий раз удивлялась этому. Никто не умел так быстро вязать узлы, как Олег. Лучше него под парусом ходил, наверное, только Дункан и, возможно, Джон Иверс. А вот в стрельбе с Олегом не мог сравниться никто. Оружейный ремень он снимал лишь на ночь.
Но, несмотря на умение обращаться с оружием, киргиз мог быть очень чутким. Деирдре никогда не забудет, как он держал на руках только что родившуюся Фейт. Олег взял ее в руки бережно, словно сырое яйцо. Крошечное тельце почти полностью уместилось у него в ладонях. Позже, когда все закончилось, Деирдре и Олег пристально посмотрели друг другу в глаза, словно делясь тем, что они думали и чувствовали.
Да, Джерри был прав: они с Олегом были по-своему связаны. Для девушки это была близость, которую она еще никогда не ощущала по отношению к мужчине, даже к Эдмонду. Деирдре искренне любила пастора, но он никогда не допускал, чтобы границы, которые очерчивал его сан, были нарушены. Поэтому ее чувства к нему всегда были связаны с отчаянием и отречением. Рядом же с Олегом Деирдре была лишена сомнений. Между ними царило полное взаимопонимание. Его непривычные черты лица странным образом притягивали девушку. Это еще больше сближало их: Деирдре ощущала, что киргиз, как и она сама, был оторван от прошлой жизни. Девушка, конечно, понимала, что он любил ее, просто обожал. Да и как она могла этого не понять, если взгляд Олега был красноречивей слов? Деирдре не могла ответить на его чувства, ведь свое сердце она подарила Эдмонду, а тот его не принял. И все же ирландка была благодарна Олегу, когда он просто смотрел ей в глаза.
То же самое было и сейчас. Он не требовал, не тосковал. Его взгляд был наполнен уверенностью, сочувствием и огромной симпатией. Его взгляд был похож на радугу. В такие моменты в душе Деирдре рождалась робкая, призрачная надежда. Молчаливое обещание счастливого будущего, которое когда-нибудь настанет. «В один прекрасный день», – вот о чем говорил взгляд Олега.
Джерри вернулся с пляжа вспотевший. С него стекала морская вода. Он отряхнулся, как молодой пес, и рассмеялся.
– Могу поклясться, у этого малыша выносливости больше, чем у трех взрослых пиратов.
Он голодными глазами покосился на корзину:
– Там еще что-нибудь осталось?
Деирдре достала и протянула ему хлеб и рыбу, после чего Джерри, удовлетворенно вздохнув, присел рядом с Олегом.
Улыбаясь, девушка наблюдала за тем, как шотландец уплетает обед за обе щеки. Вскоре он умял все без остатка. Джерри всегда вел себя беззаботно, от чего мир вокруг делался немного приветливее и дружелюбнее. Спустя некоторое время прибежал и Джонни и сел рядом с ними на корточки. Изнывая от жажды, он потребовал воды. Деирдре подала ему бурдюк.
– А где твоя мама?
– Вернулась в дом. Я должен оставаться рядом с вами.
– Тогда ты можешь отнести со мной рыбу на рынок.
– Олег и Джерри тоже должны пойти.
– Может, и они составят нам компанию.
Деирдре подняла голову и взглянула в глаза Олегу. В один прекрасный день.
После отплытия Дункана Фелисити, потея и обмахиваясь веером, сидела на веранде у супругов Перье. Иветта беспрестанно щебетала и каждые две минуты подливала ей чаю, от которого Фелисити потела еще больше. Когда Анри предложил отправиться на прогулку по плантациям, она тут же с благодарностью согласилась.
– Это хорошая идея, – с готовностью сказала Фелисити. – Я еще никогда не видела табачных плантаций. Это, наверное, очень интересно – увидеть их отличие от плантаций сахарного тростника.
К удивлению Фелисити, Иветта тут же поддержала ее.
– А порисовать мы сможем и завтра, – сказала она. – Тебе действительно нужно взглянуть на плантацию! Я считаю работу, которой занимается Анри, необычайно важной!
Иветта игриво похлопала мужа веером по руке:
– Укради мою дорогую подругу, но только ненадолго, хорошо?
Фелисити заметила, что Анри вымученно улыбнулся. Очевидно, ему были слишком хорошо знакомы эти нотки в голосе жены. С точки зрения Фелисити, нужно было уделять внимание и Анри, в конце концов, она ведь дружила не только с Иветтой, но и с ним. Фелисити ничего не имела против Иветты, но со временем хозяйка дома становилась слишком назойливой. Иногда она бывала просто невыносимой.
– Ты прекрасно с ней общаешься, – слегка виновато заметила Лиззи, когда Фелисити пожаловалась, что Иветта надолго занимает ее разговорами. – Ты настоящее сокровище: приносишь себя в жертву ради того, чтобы у меня оставалось больше времени!
Лиззи действительно была постоянно занята другими делами. До отъезда Дункана она все время проводила с ним на природе. Кроме того, училась стрелять и фехтовать, снова начала нырять. Об этом она не говорила, Фелисити и так догадывалась и, как прежде, относилась к этому занятию с предубеждением. Она и раньше считала такие странные и опасные развлечения дикими, но не смогла переубедить Лиззи.
Когда Иветта собиралась рисовать, вышивать или музицировать, Фелисити соглашалась выполнять функции ее компаньонки неохотно, хоть и никогда не чувствовала себя жертвой.
