— Прошусь в часть, товарищ подполковник, комендант не пускает. Помогите, — парировал Ольховский.
— Доложите, лейтенант Ольховский, в чем дело?
— А что тут докладывать, — вмешался Овсюгов, — прикажи вернуть мою плащ-палатку! Ну, я поехал, — он направился к двери.
Автоматчики, стоявшие в дверях, не посторонились, один из них держал огромный узел.
— Товарищ подполковник, присядьте к столу и напишите. за что я должен наложить взыскание на лейтенанта и старшину. Товарищ лейтенант, доложите, в чем дело.
— Я, как старший, приказываю вам, товарищ старший лейтенант Баженов, чтобы мне вернули мою плащ-палатку и не мешали ехать на выполнение задания.
— Садитесь, разберемся.
— Как? Вы отказываетесь выполнять приказание старшего и велите подполковнику сесть?!
— Согласно предписанию Военного совета я, военный комендант первой линии, облеченный правами начальника гарнизона, могу отдавать распоряжения и полковнику. Ознакомьтесь!
Баженов протянул предписание Военного совета. Подполковник Овсюгов читал слишком долго — то ли был удивлен, то ли соображал, как себя вести. Он вернул предписание, сел у стола, стараясь скрыть беспокойство, сказал:
— Валяйте!
Лейтенант докладывал, Овсюгов поправлял, дополнял, обвинял во вранье. Оказалось, что патруль задержал сержанта Дорохову, когда она сортировала вещи, отобранные подполковником у двух жителей. Жители признались, что добыли эти чужие вещи из ямы под дровами во дворе дома номер восемнадцать по улице Ленина. Перед этим они очистили еще одну яму.
Баженов знал, что кое-кто из прибывших уже обнаружил известную закономерность «захоронения» беженцами своего домашнего скарба в ямах под дровами и занялся поисками таких кладов. Десятка полтора «кладоискателей», среди которых попадались и сельские жители, уже сидело за решеткой.
Когда патруль попросил подполковника приказать Дороховой вернуть вещи, уже уложенные на машину, тот воспротивился. Один из патрульных взялся за руль и выключил зажигание, чтобы задержать машину. Тогда подполковник попытался применить силу, и патруль вынужден был задержать его.
— Удали всех, потолкуем! — попросил Овсюгов.
Баженов велел выйти всем, кроме лейтенанта Ольховского. И как Овсюгов ни настаивал, Баженов не удалил Ольховского.
— Я там погорячился, — заявил подполковник, — и готов извиниться перед лейтенантом. Порви все, что ты написал. Я горячился, потому что не хотел, чтобы из-за меня упала тень на оперотдел. Это ты понимаешь?
— Это я понимаю. А вас, товарищ подполковник, я не понимаю. Ведь только недавно мы разговаривали на эту тему… Ну, почему вы не приказали отдать вещи?
— Почему? — Овсюгов усмехнулся. — Это уж не твоего ума дело… Говорю — погорячился. Можете взять их себе… — он зло посмотрел на офицеров, — если считаете, что у вас мало!
— Потрудитесь не оскорблять офицеров, выполняющих свои обязанности, — подчеркнуто официально предупредил Баженов.
— Да ладно тебе! Разводите тут формальности… Ну, пусть бы наши машинистки оделись, ведь трофейное!.. Нашли из-за чего шум поднимать!
Баженов колебался. Стоит ли ему заниматься делом Овсюгова? Не отпустить ли его? Ведь пятно на весь отдел…
Вошел Богун и доложил:
— До вас майор… виноват: подполковник Сысоев!
— Пусть подождет, — приказал Овсюгов.
— Проси, — распорядился Баженов.
Вошел Сысоев, поздоровался и сказал:
— Я за тобой. Прибыл генерал Соболев. Оформляй скорее и поедем.
— А тут нечего оформлять, не позорить же наш оперотдел! — поспешно подсказал Овсюгов и добавил: — Да и уместно ли в этом случае придерживаться буквы устава?
Сысоев переспросил, Овсюгов повторил.
— А мне показалось, я ослышался, — холодно сказал Сысоев. — Если не ошибаюсь, именно вы, подполковник
Овсюгов, когда разразилось ЧП с исчезнувшей оперативной картой Барущака, требовали везде и всюду придерживаться уставных положений.
Баженов больше не колебался. Он приказал внести плащ-палатку с вещами. Пришлось составить акт. Овсюгов отказался подписать. Допросили Аллу Дорохову и шофера. Она отпиралась, путала, лгала. Шофер все подтвердил.
— Не смею задерживать вас, товарищ подполковник, — сказал Баженов. — Сержант Дорохова и шофер — свободны. Свой рапорт по этому делу я направляю члену Военного совета. Напрасно вовлекли в это Дорохову.
— Чтобы так поучать, надо иметь на это моральное право. Забыл передать вам письмецо от вашей пе-пе-же!
Баженов, чтобы не упасть, уперся сжатыми кулаками в стол.
Овсюгов швырнул ему бумажку, сложенную треугольником.
Подполковник, Дорохова и шофер ушли. Баженов напряг все силы, чтобы преодолеть нахлынувшую слабость и тошноту, чтобы отогнать надвигающийся туман и эти огненно-красные цветы в тумане…
…Хоровод черных точек, замедляя вращение, постепенно превращался в круги и сплошные спирали, они утолщались, светлели, обретали контуры осмысленных изображений. Наконец, из тумана проступило лицо Сысоева, и Баженов очнулся.
Он лежал на кровати. Богун менял мокрые полотенца на лбу. Голова еще побаливала. — Вот так, — хрипло сказал Баженов, откашлялся, заставил себя спустить ноги с кровати и сесть. Сысоев сидел напротив и молча смотрел на него.
— Опаздываем в театр! — вспомнил Баженов.
— Еще не приехали, — успокоил Сысоев.
— Но ты ведь сказал…
— Камуфляж. Хотел подстегнуть тебя. Уж очень ты был настроен соглашательски.
— Так ведь Овсюгов прав: пятно на оперотдел!
— А уничтожение оперативной карты Барущака — это, по-твоему, не пятно? ЧП с Овсюговым — предупреждение другим.
Баженов осторожно встал. Голова кружилась. Он сделал несколько шагов и сел за свой стол. Взгляд его упал на письмо, сложенное треугольником. Он раскрыл его и прочел. «Спасибо за все! Отвечаю на интересующие вас вопросы. Наконец-то я вспомнила то слово: «Сейф»! Будете в Золотоноше — заезжайте. Ваша О. М.».
Баженов молча протянул письмо Сысоеву и крикнул:
— Богун, срочно пошли за командиром саперного батальона. Бери мой «виллис» и езжай за ним сам. Не будет его — привези любого саперного офицера. По боевой тревоге. Живо!
— «Я вспомнила то слово: «Сейф», — прочел Сысоев вслух и вопросительно взглянул на Баженова.
— Недавно я тут допрашивал… одну девушку, Ольгу Мал юту, служившую ранее у гитлеровского коменданта, насчет немецкой системы минирования. Она схем не видела, толком ничего не знала, но некоторые минированные объекты указала. Главное в другом. Она мельком слышала разговор гитлеровских офицеров о необходимости для какого-то минирования многих тонн тола. А для чего именно и где он заложен — не знала. Точнее говоря, она тогда не обратила на это внимания. Когда я попросил вспомнить подробности, Малюта сказала: «Припоминаю, говорит, что было произнесено какое-то иностранное слово, и я еще тогда именно потому обратила внимание, что слово не чисто немецкое, а интернациональное». Обещала, если припомнит, сообщить. А теперь называет — «Сейф». Значит, тонны тола в сейфах.
