— Я приветствую рабочий класс Германии! — выкрикнул Гесс.
— Зиг хайль! — откликнулись тысячи глоток.
— Я приветствую его солидарность с идеалами и жизнью народного вождя Адольфа Гитлера!
— Зиг хайль!
От крика у Карла заломило в ушах и зажгло в желудке.
— Я приветствую истинных граждан нашего рейха!
Снова грянул оркестр и смолк.
— Германия выполняет сейчас великую историческую миссию. Годы позора и унижений, навязанных нам извне, прошли. Мы, национал-социалисты, уяснили теперь свою правую роль в истории мира. Наши враги навязали нам договор под дулом пистолета, который приставили к виску немецкого народа. Этот документ они провозгласили святым, растоптав нашу гордость. Теперь мы объявили им святую немецкую войну…
Гехорсман непроизвольно икнул. На него сердито скосили глаза соседи. Карл глотнул слюну, но рот пересох. Он попытался сдержать проклятую икоту, но снова икнул — на этот раз громче.
— Фюрер, чья жизнь днем и ночью в непрерывном труде отдана роковой борьбе немецкого народа, ждет от вас целеустремленной, творческой, дисциплинированной работы. Война на земле неотрывна от войны в небе. Самолеты, сделанные на ваших заводах, вашими руками, ведут смертельную схватку с врагом. Они побеждают всюду. Они положили на лопатки Францию, Голландию и Бельгию. Они воевали на Крите и в Греции. Они бомбят Англию Вы — кузнецы победы. И первый кузнец среди присутствующих здесь — ваш единомышленник Вилли Мессершмитт! — Гесс легко взмахнул короткой ручкой и остановил ее на груди стоящего рядом конструктора. — На таких хозяевах и патриотах держится могущество нашего государства. Их энергия, их ум, деловая смекалка, талант устраняют все препятствия, которые возникают на нашем пути!
— Зиг хайль! — заревела толпа.
Гесс еще что-то говорил, но Карла так сильно разобрала икота, что он почти не слышал слов. Под шушуканье и толчки он выбрался из толпы и заметил Вайдемана, прижавшегося спиной к кирпичной стене цеха. Рядом стоял щеголеватый лейтенант Пихт и, сердито прищурившись, смотрел на Карла. Лишь третий спутник, пожилой капитан с седыми усиками, покосился на Карла и улыбнулся.
* * *
Беспечно размахивая хозяйственной сумкой, Ютта шла в ресторанчик «Хазе». Там она покупала обеды. От тополей, тянувшихся вдоль аллеи, шел пар. Влажная ночь уступала место сухому, жаркому дню. Она думала, что в тот вечер, когда должна была произойти встреча, к ней никто другой, кроме Зейца, так и не подошел с паролем «Рюбецаль». Может быть, Март благоразумно воздержался, опасаясь нового пилота Вайдемана, или этого столичного вертопраха Пихта, или того, кто пришел в самый последний момент. Кажется, он отрекомендовался капитаном.
Ютта припомнила лицо гостя. Оно было серьезное, умное. Глаза — ласково-проницательные. Несколько раз Коссовски глядел на Ютту, что-то собирался сказать, но так и не сказал. Ютта почувствовала тогда даже какое-то доверие к этому пожилому мужчине, который, очевидно, привык общаться в свете, держался просто и в то же время с достоинством, улыбался, но легко переходил на деловой тон. Наверное, такие люди, избрав в жизни идеал, никогда от него не отступали.
Рядом остановилось такси, из машины вышел молодой военный с тростью и небольшим саквояжем.
— Эрих? — растерянно прошептала Ютта.
— Конечно, Эрих! Я гнался по пятам. Ну, здравствуй, сестренка! — свободной рукой Эрих прижал девушку к груди. — Я тебя сразу узнал.
— Эрих… Надо же так встретиться! — только и нашла что сказать Ютта.
— Я ехал к тебе.
— Ты ранен?
— Пустяки! Сумасшедший англичанин обстрелял наш «дорнье». Зато теперь уж на фронт не возьмут.
— Так идем же ко мне.
По дороге Эрих рассказал, что в Лехфельде собирается заняться каким-нибудь делом, жить рядом с сестрой.
— Это замечательно, Эрих, — обрадовалась Ютта.
Дома она познакомила Эриха с Элеонорой. Та приняла живейшее участие в судьбе брата.
— Может быть, я скажу папе, и он порекомендует Эриха на аэродром? Ведь Эрих бортмеханик.
— Признаться, фрейлейн, мне порядком надоели военные люди, да и боюсь я с такой-то ногой…
— Но у вас нет другой специальности.
— Будет. Ведь я немного фотограф.
— Замечательно! У нас с вами одно хобби, милый Эрих.
«Вот и еще одному расставляет сети», — ревниво подумала Ютта и спросила Эриха:
— Где ты собираешься жить?
— Помоги мне снять квартиру.
— Кажется, в особняке тетушки Минцель живет Зейц? — спросила Элеонора.
— Да, он на втором этаже.
— Но первый же пустует.
— Первый меня бы устроил. Мне удобней на первом соорудить ателье.
— Мы поговорим с Зейцем. Это очень приятный человек, — сказала Ютта.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Март выходит на связь
«Наши доблестные войска овладели вчера городами Витебск, Молодечно, Фастов. Красная Армия беспорядочно отступает… Наша авиация безраздельно господствует в воздухе…» Хриплый голос Геббельса, казалось, завладел всем Тиргартеном. Он рвался из репродукторов, установленных на каждом перекрестке парка.
С того места, где стоял Март, хорошо просматривалась вся аллея. Пятая слева. В этот предвечерний час она пустовала. Занята лишь одна, та самая восьмая скамья. Но человек, сидевший на ней, не мог быть тем, которого он ждал. Это был Эвальд Регенбах, начальник отдела в контрразведке люфтваффе — «Форшунгсамт». Его появление здесь было невероятным, противоестественным.
«Ловушка? Очевидно, ловушка. Значит Перро, кто бы он ни был, уже схвачен. И все сказал. Так? Нет, не так».
Это второе допущение было еще более невероятным. «Надо думать. Если Перро предал, то пришел бы сюда сам. Так надежнее. Им же нет смысла брать меня сразу. Значит? Во всяком случае, если это ловушка, за мной уже следят. И то, что я не подойду к нему, будет подозрительно само по себе. Наше знакомство ни для кого не секрет.
А главное, и это действительно главное, Перро не мог предать. Если делать такие допущения, вся моя работа теряет смысл, все эти годы — никому не нужный кошмар. Нельзя не верить в себя, не верить в тех, кто рядом. Я обязан верить. И обязан делать допущения. Не рисковать. Перестраховываться. Обязан. Но не сейчас. Тогда все кончено. Если перестраховаться сейчас, можно спасти себя, уйти от них, но зачем тогда все? Покинуть свой пост, свой окоп. Отступить?»
Ему отступать некуда.
«Я пройду мимо этой скамейки и окликну его. Или подожду, пока он окликнет сам! Нет, он углубился в чтение, ничего не видит, не слышит. Нужно сесть рядом, как условлено, вынуть газету „Франкфуртер Цейтунг“, расслабиться. А вдруг он наш? Почему это кажется мне невероятным? Наоборот. Именно так все и должно быть. А разве ему будет легче поверить мне?»
