— Не бойтесь, — успокаивает его Чарли, — Черчилль, так же как и ваш де Голль, не дадут коммунистам захватить власть во Франции…
Автобус только что тронулся с места. Новый пассажир, пошатываясь, точно пьяный, пробирается к задней площадке. Кое-как он втискивается у окна между двумя крестьянками и жандармом и при этом незаметно для других подмигивает жандарму. Перед ним шесть рядов кресел, обитых потертым бархатом, на которых мерно покачиваются плечи и головы пассажиров, сидящих к нему спиной. Дальше, впереди, взобравшись на свое чиненое-перечиненое кресло, восседает шофер. Кажется, будто он правит норовистой лошадью: она беспорядочно галопирует в такт с шумом мотора и брыкается после каждого скрежета коробки скоростей. Гора мешков и пакетов высотой до самого верха окна, нагроможденная около кондуктора, скрывает от сидящих пассажиров всю правую сторону дороги. На передней площадке тоже стоят люди; среди них у левой дверцы молодая женщина с темными волосами и тонкими чертами лица. Она сразу привлекает внимание пассажира, зажатого в глубине автобуса.
На вид этому пассажиру можно дать лет тридцать пять. Одетый в кожаную куртку и брюки гольф, он выглядит атлетом; крупный нос и бронзовый цвет лица делают его физиономию особенно энергичной. Молодая женщина на площадке частенько поглядывает в его сторону, но не столько потому, что у него интересная внешность, сколько из-за замечания, которое кто-то сделал по адресу неизвестного, когда тот проходил мимо: «Он — из маки».
Жан Серве тоже наблюдает за молодой женщиной, хотя и совсем по другой причине. Однако всякий раз, как он хочет встретиться с ней взглядом, она отворачивается, и он видит только темные локоны и светло-голубую блузку, облегающую стройный стан. «Черт возьми, она, кажется, совсем недурна», — думает Серве. Но эти приятные размышления человека, привыкшего пускаться на поиски любовных приключений, не могут подавить в нем растущего беспокойства, так как предпринятое им путешествие грозит серьезными осложнениями.
Уже в течение целого года доктор Жан Серве, помимо своей обычной практики среди немногочисленных пациентов Палиссака, оказывал медицинскую помощь ближайшим отрядам маки. С каждым днем его присутствие в партизанских отрядах становилось все более необходимым, а пребывание в Палиссаке все более опасным, и два месяца назад он, не колеблясь, расстался с обязанностями местного врача и целиком посвятил себя работе в движении Сопротивления. Для него это не представляло особых затруднений, так как семьи у него не было, он жил один с матерью; к тому же второй врач Палиссака — господин Шадуа — был еще не настолько стар, чтобы не мог один справиться с медицинским обслуживанием округи.
Итак, Серве весь отдался выполнению своих новых обязанностей.
Хорошо зная район, Серве часто бывает в разъездах, чтобы раздобыть медикаменты или заручиться содействием какого-нибудь коллеги. Поэтому ему нередко приходится заглядывать и в Палиссак, где он всем знаком. Однако там он долго не задерживается, так как знает, что на него сделан донос и ему постоянно грозит арест, которого он уже несколько раз сумел избежать. Вот почему во время поездок Серве никогда не берет с собой никаких документов, кроме фальшивого удостоверения личности, изготовленного для него специальной службой маки. И вдруг сегодня он допустил такую непростительную оплошность!… Уже сев в автобус, Серве обнаружил, что при нем нет удостоверения, которое он обычно носит с собой; видимо, он забыл его вчера в другом костюме. Заметь он это раньше, он, конечно, не сел бы в эту колымагу, рискующую наскочить на немецкий патруль, а прошел бы полями лишних восемнадцать километров, отделяющих его от Палиссака. И надо же было сделать такую глупость!… Сегодня, впервые за всю неделю после высадки союзников, автобус, идущий на Палиссак, возобновил свои рейсы. Немцы проверяли его уже при отправлении, несомненно подвергнут осмотру и в конечном пункте маршрута; и будет просто удивительно, если в пути не произойдет еще каких-либо новых инцидентов. Ведь дорога, по которой идет автобус, в первый же день высадки была забаррикадирована в двух местах: не доезжая Палиссака и после него. Правда, немцы немедленно заставили местных крестьян, которые были к этому совершенно непричастны, расчистить дорогу, угрожая им смертью при повторении подобных диверсий. Однако немцы вплоть до сегодняшнего дня не решались показаться на этой дороге, проходящей через лес и контролируемой, как они знали, отрядами маки.
«Но в конце концов, — думает Серве, — раз уж немцы позволяют автобусу ходить своим обычным маршрутом — значит, они не намерены чинить каких-либо препятствий в пользовании им. Разве не в их интересах показать всем, что дороги свободны? Поэтому вполне вероятно, что ничего не случится и я благополучно доеду до места. Впрочем, вряд ли я здесь единственный…»
Все эти размышления приводят к тому, что Серве снова устремляет свой взгляд на молодую женщину, которая как будто гораздо менее озабочена, чем он, возможными в пути осложнениями. Видимо, и у остальных пассажиров нет особых оснований для беспокойства, если судить по оживленному гулу разговоров и обрывкам фраз, прорывающихся сквозь шум мотора. Но беседа, которую ведут на местном наречии две стоящие рядом с ним крестьянки, снова возвращает мысли Серве к причине его волнений.
— Вот хорошо, что автобус снова ходит…
— А как вы думаете, немцы не остановят нас по дороге?
— А зачем им это делать?
— Кто их знает? Кажется, это первая восстановленная линия.
— Если ваши документы в порядке и у вас нет оружия, им не к чему будет придраться…
Серве чувствует тяжесть револьвера, спрятанного в рукаве куртки, И пытается принять вид человека, чрезвычайно заинтересовавшегося окружающим пейзажем…
Время от времени автобус, точно задыхаясь, останавливается на перекрестках дорог или перед почтой в небольшом поселке. Несколько человек проталкиваются к выходу. А ловкий, как обезьяна, шофер уже выпрыгивает из кабины… Слышно, как он топчется на крыше автобуса, передавая оттуда велосипеды и тюки сошедшим пассажирам, протягивающим руки за своим багажом. В деревнях, где останавливается автобус, жизнь течет по заведенному порядку. Вот на пороге дома судачат две кумушки… На рыночной площади или возле маленькой церквушки играют ребята… Из кузницы доносятся удары молота по наковальне… Иногда виднеются вывески сельской школы или какого-нибудь кафе «Уют»… Но вот кондуктор снова занимает свое место и, поворачиваясь во все стороны на своем сиденье, вручает новым пассажирам билеты, вырванные из билетной книжечки… Взревел мотор, заскрежетала коробка скоростей, со стуком захлопнулась дверца, и старый автобус, громыхая, как разбитая таратайка, возобновляет свой путь…