«Городская психиатрическая больница „Волард“. Дата открытия — 1964 год» — надпись с голубой облупившейся краской над круглым крыльцом старой постройки с белым фасадом.
— Мика, ты ведёшь себя странно. Этого визита я точно не одобряю!
— Мама, я же просила тебя подождать в машине. Со мной всё в порядке.
Серые ступени с тёмными пятнами убегали вверх по широкой винтовой лестнице. Я шагала вслед за санитаром в длинном медицинском халате, из-под которого бессовестно выглядывали чёрные спортивные штаны с двумя белыми полосами по бокам. А от шлёпок-вьетнамок вообще было глаз не оторвать.
— Вы его первый посетитель, мисс, — улыбнулся мне парень-санитар, блеснув отсутствием переднего зуба, — за всё время его никто не навещал. А он вам кто?
— Вы ведь уже занесли меня в журнал для посетителей. Обязательно задавать этот вопрос снова? — мрачно отозвалась я, пытаясь не подавать вида о том, сколько мучений моим загрубевшим мышцам приносит этот подъём по лестнице. — Просто знакомая.
— Хорошенькая знакомая, — подмигнул мне работник больницы и я так и не поняла: юмор это был, или ему просто нравятся иссохшие девушки с огромными синяками под глазами.
Санитар остановился перед широкой дубовой дверью и приглашающе кивнул головой:
— Он там. И он безобиден, так что не переживайте, мисс. Но на всякий случай я буду на этаже — в соседней комнате. Зовите чуть что. — Улыбнулся. — Сразу прибегу.
Комната светло-серых тонов выглядела полупустой. Какой-то странно не обжитой. Бледные стены буквально кричали о том, что им страшно не хватает хотя бы одной крохотной картины, ну или календаря на крайний случай. На узком, но высоком окошке стальная решётка с внешней стороны. В раме, скорее всего не стекло — прочный пластик, уж слишком мутным кажется. Старый паркетный пол громко стонал пока я делала свои нерешительные шаги навстречу одиноко стоящей по центру комнаты кровати с невысоким деревянным изголовьем без острых углов. Рядом покосившая на правый бок тумбочка — пустая, словно и не живёт здесь никто. На полу небольшой круглый коврик, судя по блеклым цветам — вековой давности.
Я остановилась, не слыша ничего кроме собственного безумного стука сердца в ушах. Голова кружилась, так что пришлось с силой зажмурить глаза и глубоко вздохнуть, восстанавливая дыхание. А когда вновь распахнула глаза, Алек стоят ко мне лицом.
На голове короткий неровный ёжик белых волос. Кожа, почти такого же бледного оттенка. Губы белее снега, а в серо-голубых глазах — пустота. Абсолютная, непоколебимая пустота. Словно он призрак и вообще ничего не чувствует.
Высокая долговязая фигура терялась в огромной светлой пижаме; руки были тонкими, без одной мускулы, все мышцы просто усохли. Не было больше того широкоплечего крепкого блондина с глазами цвета солнца.
Этого Алека я не знала.
Но это был он.
И это… было его проклятьем.
Лимб, если он существует, не мог придумать более жестокого наказания за нарушение договора. Если всё, что случилось — правда, то после того, как сектор моделирования разрушил иллюзорный город, душа Алека не погибла — Лимб отправил её в мир живых, в покалеченное тело, которое не восстановилось после комы так, как это сделало моё. Его нервная система «сломана». Ткани мозга навсегда остались повреждёнными… Его будто замкнуло. Алек не говорит и даже на улицу редко выходит. Не читает, не пишет, не рисует, не использует жесты… Просто… существует.
Его реабилитация идёт полным ходом, но ни одна из процедур не приносит нужного результата. У этого парня не нашлось ни одного родственника, никого, кто бы мог о нём позаботиться. У Алека была только сестра. Единственный родной человек во всём мире, а теперь тело Эллисон похоронено на том же кладбище, что и тело Фокса. И тело Тайлера…
Лимб не мог придумать для него более жестокого наказания.
И таким он стал из-за меня. Ради меня.
Или же нет… ведь я понятия не имею, где правда, а где моя больная фантазия. Только как объяснить это совпадение? Алек вышел из комы на несколько месяцев раньше, чем я. И если соотнести это с течением времени в Лимбе, то это произошло примерно в то же время, когда Алек отправил меня на начальную точку. А сам… просто разрушился вместе с сектором моделирования.
И оказался здесь. В этом теле. В больном непригодном для жизни теле с замкнутым разумом душевнобольного.
На его лице не мелькнуло и капли узнавания, когда он увидел меня рядом со своей кроватью. Безжизненный потухший взгляд был полон безразличия.
— Алек… — тихонько начала я, подступая ближе. Совладать с собственным голосом получалось с трудом, меня била мелькая дрожь и это болью отзывалось в ещё слабом теле. Но я не могла не прийти. — П-привет. Ты… — лихорадочным взглядом оглядела его с головы до ног. — Ты… Ты… помнишь меня?
Алек молчал. Не шевелился. Смотрел будто сквозь меня. И меня об этом предупреждали.
Я сделала ещё один глубокий вдох, слегка щурясь от солнечного света льющегося через мутное оконное стекло.
— Я — Мика. Помнишь меня?
Но ничего он не помнил.
Пока пыталась до него достучаться, всё больше и больше чувствовала себя идиоткой. И ненормальной. Сумасшедшей девчонкой сотворившей Лимб в своём больном воображении. А Алек не мог ничего подтвердить. И не мог опровергнуть. Он больше вообще ничего не мог, кроме как смотреть на меня пустым ничего незначащим взглядом.
— На тебе… нет никакой отметки? — продолжала попытки я, наивно время, что он мне ответит. — Такого, спиралевидного символа… Нет?
И на что я только рассчитываю?..
Обречённо помотала головой и направилась к выходу, бросив последний взгляд на парня, которого в своих фантазиях однажды так любила… Возможно от этого груз моей вины станет немного легче, ведь если и не было никакого Лимба, то и Алек не по моей вине стал таким.
Взялась за круглую ручку двери и почти повернула её, как позади раздался хриплый почти беззвучный голос:
— Он солгал мне…
Я застыла на месте, напрягаясь всем телом и всё крепче сжимая дверную ручку, так что костяшки пальцев побелели и заныли суставы.
— Голос в голове… — продолжал звучать тихий скрип Алека. — Он сказал, что если я… если я отправлю тебя в начальную точку, Лимб освободит мою душу. Мои мучения закончатся, и я вернусь к прежней жизни.
Я медленно повернулась к Алеку, лицо которого было искажено от боли, словно каждое слово вылетающее из его рта до крови раздирает горло.
— Когда?.. — услышала я свой тихий голос будто со стороны. — Когда он тебе это сказал?
Алек ответил не сразу, дрожал с ног до головы и буквально заставлял себя говорить, словно у него табу на разговоры и он вообще не имеет на них права.
