Ответ пришел через сутки. Начальник Иркутского губернского отдела ГПУ (в феврале этого года ЧК переименовали в ГПУ) Берман сообщил, что в Кырен немедля выезжает работник управления Борис Бак.
Утром Вараксин отправился в лазарет.
Фельдшер сообщил: полчаса назад офицер открывал глаза, но потом опять впал в забытье.
Степан сел рядом с койкой, на которой лежал больной, и стал рассматривать его лицо. Лоб и уши сильно поцарапаны и вымазаны болотной грязью; остальную часть лица закрывала длинная спутанная борода. Виски серебрились, и, казалось, офицеру что-нибудь около сорока лет.
Вараксин снова поймал себя на мысли, что где-то видел это красивое и все же неприятное ему лицо.
Покопался в своем кармане, достал удостоверение сотника, прочел в который уже раз: «Россохатский Андрей Васильевич» — и пожал плечами: нет, фамилия ему ничего не говорила.
Внезапно веки у больного дрогнули, и он долгим немигающим взглядом посмотрел на Степана.
И как только Вараксин увидел хмурые, чуть сощуренные глаза, он тотчас вспомнил Гусиное озеро, и атаку, и стройного офицера на картинном жеребце, летевшего ему навстречу.
— Значит, встретились снова, ваше благородие, — сказал Степан не столько пленному, сколько себе. — Старые знакомые, стало быть…
Андрей смотрел на Вараксина, не мигая, и на лбу сотника медленно стягивались морщины.
— Не узнаешь? — полюбопытствовал Степан. — Иль не желаешь знать?
Россохатский продолжал молчать и вскоре закрыл глаза.
Вараксин подозвал фельдшера, спросил:
— Чем больного потчуешь?
— Бульон из курицы. Помаленьку. Много нельзя — помрет.
— Добро.
Начальник отряда поднялся со стула, взглянул на офицера и увидел неподвижный, бессмысленный взгляд.
Выйдя на улицу, Вараксин почти столкнулся с Варной. Рядом с ним стоял незнакомый городской человек в кожаной куртке. Был он высок, строен, черноволос. Из-под густых, цвета сажи, бровей на Степана смотрели большие спокойные глаза.
Варна представил его Вараксину:
— Бак. Работник Иркутской ЧК. Хотел бы взглянуть на офицера.
— Пока смотреть нечего… — хмуровато отозвался Вараксин, подавая руку молодому человеку. — Без памяти он.
Все прошли в штабную избу и гостя покормили с дороги.
— Ну, как там наш крестник? — спросил Варна у Бака, когда иркутянин перекусил. — Китаец или кто уж он там, черт его разберет…
— Хвостом метет, — отозвался Бак. — Уверяет: скупил металл по дешевке и решил перепродать за границу… Где золото офицера?
Тщательно рассмотрев самородки и кусок жилы, вынутые Вараксиным из сейфа, иркутянин утвердительно кивнул головой.
— И китаец, и офицер этот, думаю, одним узлом связаны. Их самородки — родня.
Он помолчал, побарабанил пальцами по столу, сказал:
— Колчак разбазарил золото России. А нам валюта позарез нужна, что говорить… Москва придает большое значение самородкам, попавшим в ваши руки.
Спать легли поздно, обменявшись новостями и обсудив их.
Вараксина разбудили в полночь. Фельдшер просил передать, что больной пришел в разум и просит начальника. Вероятно, у офицера есть важное сообщение.
Вараксин, Варна и Бак поспешили в лазарет.
Россохатский лежал на койке, обессиленно вытянув руки вдоль тела. Сотника успели помыть теплой водой, остригли бороду и дали, надо полагать, сердечных капель: в палате резко пахло ландышем и валерьяной.
Увидев входящих в комнату командиров, сотник попытался сесть в постели, но не хватило сил.
— Лежите, — кивнул Бак. — Можете говорить?
— Да.
— Ваша фамилия?
— В десяти… в двадцати верстах… не знаю, сколько… умирает жена. Пошлите за ней… Вопросы — после…
Бак и Варна переглянулись.
Бак в раздумье поерошил волосы.
— Можете толком сказать, где она? Что с ней?
— Беременна… Надо идти на север от места, где меня нашли.
Степан проворчал:
— Вас нашли в ста верстах отсюда.
Андрей пристально посмотрел на людей с красными звездами на фуражках, и лицо его сморщилось и побледнело.
— Это все, о чем прошу.
Вараксин несколько секунд молчал, наконец кивнул.
— Хорошо, позвоню в Монды, чтоб тотчас готовили коня под вьюк. Как только развиднеется, за женщиной поедет боец, знающий те места. Он отыщет вашу жену и привезет сюда… Когда должна родить? Сейчас?
— Нет. Скоро…
Бак наклонился над Андреем.
— Мы сделаем все, чтоб ваша жена оказалась здесь. Но потом у нас будут свои просьбы. Вы должны нам помочь.
— Да… да… но жену…
Кореньков привез Катю через три дня.
Андрей в это время потихоньку ковылял в комнате, подпирая себя палкой. Увидев в окно лошадь с ходком, на котором лежала Катя, Россохатский побледнел и ощутил резкие уколы в сердце.
— Живая? — хрипло спросил он Зосиму, поспешившего за фельдшером.
Кореньков ободряюще улыбнулся.
— Дышит…
Оказалось, что старик нашел Катю почти там же, где Вараксин обнаружил офицера. Она лежала вблизи Иркута, совсем не там, где указал Россохатский.
Женщину поместили в лазарет, рядом с Андреем, и он теперь все ночи напролет дежурил возле больной, поил с ложечки бульоном, капал в стакан какое-то лекарство, прописанное медиком.
Придя в сознание, Катя сначала не узнала мужа. Потом, когда чуть окрепла, пробормотала, вяло улыбнувшись:
— Не дождалась тя, Андрюша… Пошла сама… на четвереньках…
Бак и Варна терпеливо ждали выздоровления Кати. Было решено, что работник губернского ГПУ выедет в Иркутск вместе с Кирилловой, — в Кырене, кроме фельдшера, некому было помочь женщине в трудный час.
И вот пришел день, когда Катя сказала Андрею и Баку, что готова в путь.
Отъезд назначили на утро.
Вечером, перед дорогой, Бак вызвал Россохатского на допрос.
— Садитесь. Надо потолковать.
Кивнул на стол, где лежал кусок золота, напоминавший формой лосиный рог.
— Ваше?
— Мое.
— Не жаль?
Россохатский усмехнулся.
— Без денег — сон крепче.
— Откуда металл?
— Река Шумак. Чаша под водопадом.
— Место запомнили?
— Да.
— Найти сумеете?
Не отвечая на вопрос, Россохатский поднялся с табурета, сказал:
— Деньги — не голова: наживное дело. Что меня ждет?
— То есть?
— Расстрел? Тюрьма? Ссылка?
Бак пристально взглянул на бывшего офицера.
— Большие грехи за душой?
— Нет. Но воевал с красными.
— Это известно.
Бак еще раз оглядел сотника.
— Однако не ответили на мой вопрос. Вы грамотны, Россохатский, и понимаете: страна разрушена войной, нужна валюта, чтобы поднять хозяйство из руин. Итак?
