Смерть стелилась за нею след в след, молча, не издавая ни звука, кроме равномерного хрипа разинутой пасти и ударов мягких лап по песку, со зловещей сосредоточенностью палача. Ничто, казалось, не могло отвлечь её от намеченной цели – тонкой шеи с серебристыми завитками пуха, видной в золотистом вихре волос и бахроме бурого старушечьего платка.
Но вдруг кто-то вырвал у девушки сердце, – так показалось ей в то мгновение, когда чья-то властная рука рывком оторвала от груди её кулачки, сжимавшие борта кацавейки, отороченной козьим мехом. И, прежде чем девушка сделала жадный вдох, бросила её в глубь камышовых зарослей.
Зарывшись в жёсткие, как наждачная бумага, листья, она только и успела, что закрыть локтями лицо. Поэтому и не видела, как овчарка на мгновение замешкалась, закрученная силой инерции, но тут же опомнилась и метнулась следом за жертвой, в чащу ржавого сухостоя.
А Войткевич только мельком глянул на шерстяной платок, оставшийся в его руке, когда, волчком выпутавшись из его концов, девушка рухнула за спиной лейтенанта в заросли. Глянул и, перехватив бурый комок в левую руку, чуть пригнувшись, на полусогнутых, как заправский боксер, встал перед просекой, оставленной беглянкой в камышах.
Чёрный перелив лоснящейся шерсти уже мелькал в прорехах рыжего плетня. Как только из камышей вырвалась оскаленная пасть, Яков взмахнул платком, отбрасывая его вверх и в сторону. Овчарка с точностью самонаводящейся торпеды метнулась туда же, взмыв в длинном прыжке…
И оставляя позади себя кровавые брызги на пергаментных листьях. Раздался звук треснувшей парусины.
Заскулил пес, только когда упал на подкошенные лапы, недоуменно оглядываясь на парующие внутренности, провисшие между задних лап.
Мельком оглянувшись на девушку, забившуюся в глубь камышового грота, с поджатыми ногами и закрытой локтями головой, Яков набросил изрядно траченный молью платок на вспоротое брюхо пса и коротко прекратил его незаслуженные муки ударом штыка под переднюю лапу.
– Та я понимаю, работа такая, – глухо пробормотал он при этом и, встав с колена, обернулся к капитану Новику. – Что там?
Тот уже осторожно выбирался из камыша навстречу недовольным и встревоженным окрикам немца: «Totengräber! Teufels der Hund!»[18]
– Спрашивает: «Собачку не видали?» – буркнул капитан.
– Was?!.. – начал было взводный охранного батальона, вломившись на вытоптанную полянку в сухостое.
В самом деле, что здесь делал гефрайтер в расхристанном и почему-то мокром мундире и другой вояка из батальона тыла – в одной сорочке и штанах, тоже сморщенных, как будто их только выкрутили? А вот, кстати, и фройлян, проникшая в запретную зону, валяется комком неухоженного тряпья, поджав перепачканные глиной коленки…
Шуцман в мокром белье, демонстративно затягивая поясной ремешок, шагнул навстречу взводному; и подмигнул, – дескать, «война войной…»
«Когда только успели?!»
– Что здесь?.. – неуверенно начал фельдфебель и вдруг увидел брызги крови, ведущие к платку, из-под которого…
– Шо, шо, – радушно улыбнулся Войткевич, приобняв одной рукой фельдфебеля на правах равного по званию. – Да вот так как-то…
Не успев даже перехватить «Шмайссер», заброшенный впопыхах за спину, взводный подломился в коленях и дернулся, когда Яков протолкнул лезвие тесака ещё глубже под нагрудный прорезной карман штормовки.
– Guten Morgen! – поприветствовал, в свою очередь, капитан Новик подоспевших подчиненных фельдфебеля.
Те хоть и схватились за винтовки, не вдаваясь в уточнения, кто здесь и откуда, и один даже успел толкнуть вперёд гнутую рукоятку затвора, но автомат из-под локтя их командира ожил мгновением раньше.
Не срывая ремня с фельдфебельского погона, Яков развернул «MP-40» дулом в обратную сторону, передёрнул затвор под локтем фельдфебеля и ухватил скошенную рукоятку. С характерным сорочьим треском автомат сыпанул гильзами. Троица патрульных повалилась на песок почти одновременно.
– Так зато вы бегаете, Саша, куда мне, – пожал плечами Войткевич в ответ на укоризненный взгляд Александра, так и оставшегося стоять с «Вальтером», спрятанным за спиной.
– А придётся, – проворчал капитан Новик, косясь на батарею, находившуюся не так уж и далеко, чтоб не услышать автоматной очереди. – Придётся побегать.
И спрятал пистолет в глубокий карман.
– Не надо…
На тихий голос девушки они даже не сразу отреагировали – как-то не до неё было.
– Чего не надо? – замер капитан, уже наклонившийся, чтобы взяться за голенища ближайшего трупа.
Может, в этом и не было особого смысла, но оттащить патрульных в камыши стоило, – так, чтобы выиграть минуту-две, пока на батарее сообразят, где именно на побережье стреляли.
– Бежать никуда не надо, – повторила девушка неожиданно твёрдо, без всякой дрожи в голосе и положенных случаю и полу всхлипов. Как будто ничего и не случилось.
Она стянула с головы ситцевую косынку, поддетую под шерстяной платок вполне в деревенском, старушечьем духе.
– Ну, не знаю, если только отмыть? – хмыкнул Яков, заинтригованно глядя на открывшееся зрелище.
Железнодорожный узел Владиславовка
– Что там у вас происходит, обергефрайтер?! – военный инженер в оливково-зелёном армейском мундире, сопровождающий груз «LT-300», кричал в текстолитовый коробок внутренней связи.
– Партизаны, герр флигер-инженер! – отозвался сквозь хрип и шелест помех командир взвода охраны. – А, скорее всего, даже русские диверсанты. Они все в форме румынских пехотинцев.
– Сколько их там?!
Гефрайтер снова перегнулся за кладку мешков, набитых песком, растянув витой шнур переговорного устройства.
– Непонятно, но у них пулемёт и это серьёзные «товарищи», мы уже потеряли четырёх своих…
– Шайсе! – выругался флигер-инженер и, рванув вниз раму, высунулся в окно штабного вагона чуть ли не по пояс. Струя ледяного воздуха растрепала его русые волосы.
Что там творилось, в центре состава, было не совсем понятно. Ветер относил далеко назад треск автоматных очередей, звучавших то поочередно, то шквалом, и лаконичные реплики партизанского пулемёта в ответ. И, похоже, что краткость была сестрой его военного таланта – ещё одна серая фигурка, путаясь в полах длинной шинели, закувыркалась по насыпи.
Изредка, когда была возможность, состав слегка выгибался на плавном повороте, – в дело подключался крупнокалиберный «шпандау» с замыкающей платформы. Его глухой лай слышен был даже здесь, в голове поезда.
– Господи, что делают эти идиоты?! – простонал инженер, ударив кулаком по дубовой раме. – Они думают, что мы везём простой бензин?! Они не представляют себе, какое у «Avgas» октановое число… Гефрайтер! – бросился он назад, к переговорному устройству на стене вагона, оббитой коричневым дерматином. – Немедленно прекратите огонь! Топливо в цистернах детонирует лучше всякого пироксилина!
– Что им будет, стальным цистернам, от 7.69?.. – насмешливо возразил командир роты охраны лейтенант Коберс, меняя фуражку на каску, не столько из боязни получить пулю в лоб (один чёрт, в ближнем бою не поможет), сколько боясь потерять фуражку на ветру.
– Если влепить из «MG» в упор, господин лейтенант, – с привычным раздражением проворчал инженер («привычным», поскольку довольно редко выпускнику «Berliner Polytechnischen» доводилось встречаться в среде фронтового Вермахта с технически компетентными офицерами), – то и этого может оказаться достаточно, чтобы архангелам незачем стало спускаться по наши души. Они просто испарятся!
«Зануда…» – подумал лейтенант, но вслух поинтересовался скорее для проформы:
– А если без поэзии, герр инженер. Что вы предлагаете?
Хотя, что делать, он и так представлял довольно ясно. Надо гнать солдат в рукопашную и сбросить партизан под откос раньше, чем они это проделают с составом.
– Я предлагаю немедленно отцепить захваченную часть состава!
Ответ инженера, пропущенный было мимо ушей, неожиданно поразил лейтенанта. Он замер, уже взявшись за скобу дверной ручки, чтобы выйти в тамбур.
– Это плохая шутка, – наконец нашёл он слова. – Это половина эшелона, герр инженёр, это в конце концов трибунал…
– А почему, по-вашему, русские до сих пор не подорвали состав, герр лейтенант? – со злым раздражением, но негромко, будто интересуясь между делом, спросил инженер. – Почему они до сих пор не заложили мину и не спрыгнули?
– Они боятся, что охрана первой доберётся до мины и избавится от неё, – ответил лейтенант Коберс, будто бы на собственные раздумья, но вдруг замер. – Господи…
– Вот именно, – повернулся к нему флигер-инженер с нервической кривой ухмылкой. – Десять сантиметров бикфордова шнура им бы вполне хватило, чтобы выполнить задание и благополучно убраться с поезда.
– Но, господи… – Лейтенант, отпустив ручку двери, подскочил к окну и отдёрнул штору с клеймом: «Наркомтранс СССР». За мутным от мороси стеклом потянулись черепичные крыши блокгаузов, зачастили столбы, усиженные воронами и керамическими изоляторами, мелькнула чёрная лента транспортера на роликах. – Господи… – повторил он. – Они хотят взорвать состав прямо на станции!
