Часа два в квартире царила тишина. Потом послышались осторожные шаги: Аделина Карловна в мягких домашних туфлях убирала квартиру. Когда все комнаты кроме тех, где спали отец и дочь, были убраны Аделина Карловна принялась чистить платье. С такой же педантичностью, с какой она только что обтирала мебель и мыла чайную посуду, женщина чистила теперь китель Бураго, его ботинки. Покончив с этим, она направилась в кабинет, неслышно отворила дверь, плавными мягкими движениями разложила все по местам, сняла со спинки стула брюки. На ковер почти бесшумно выпал из кармана какой-то блестящий предмет. Аделина Карловна замерла, испуганно покосилась на Бураго. Он спал. Она нагнулась, подняла стилет, долго и внимательно разглядывала его. Потом ее взгляд остановился на прислоненной к дивану трости. Положив клинок на место, экономка еще раз всмотрелась в лицо спящего и, схватив трость, исчезла так же неслышно, как вошла.
Некоторое время спустя, когда Валя, сладко потягиваясь после сна, вошла в халатике в кухню, Аделина Карловна старательно протирала влажной тряпкой профессорскую трость. Завидев Валю, она оставила трость и, ласково притянув к себе девушку, поцеловала ее золотые полосы.
— Гутен морген, майн херцхен.
А еще через несколько минут брюки Бураго, тщательно вычищенные и расправленные, висели на прежнем месте. У изголовья дивана стояла толстая черная трость с набалдашником слоновой кости.
На следующий день в кабинете Бураго в отсутствие хозяина собрались Валя, Найденов и Житков. Двухлетняя разлука, вызванная службой, не подорвала старой дружбы молодых людей — дружбы, рожденной в годы Гражданской войны, скрепленной совместной учебой и дальнейшей работой в области полюбившейся друзьям физики. Не могло их разъединить и то, что они увлекались различными разделами этой науки. Море и воздух — стихии столь же родные, сколь и несхожие между собой, — прочно соединили судьбы молодых друзей, и любовь к воздуху и морю была в них так же крепка, как их дружба. Каждый по-своему: Житков — в подводном деле, Найденов — в морской авиации, — они навечно посвятили жизнь огромной, захватившей их своим величием и красотой задаче — строительству родного флота. Перед глазами молодых пареньков — добровольцев Саньки и Пашки — прошла борьба за судьбы черноморской эскадры. Слова командира «Керчи» о русском флоте, который возродится из очищающего пламени революции еще более прекрасным и могучим, навсегда запали в души друзей, и они решили всю свою жизнь, все силы и помыслы отдать флоту. Не случайно поэтому, что по окончании аспирантуры в Институте физико-технических проблем, где оба защищали кандидатские диссертации, они оказались в Морской академии. И вот тропа жизни молодых друзей, то скрещиваясь, то вновь разбегаясь, в конце концов привела их в этот кабинет, в кабинет старого ученого, инженер-контр-адмирала Александра Ивановича Бураго. Неважно, что они пришли сюда в разное время и за решением задач не только различных, но даже антагонистичных. Так или иначе, но они снова были вместе.
Сегодня друзья собрались для обсуждения своих планов — общих в главном и в то же время противостоящих один другому.
Скоро беседа приняла бурный характер.
Житков широкими шагами мерил вдоль и поперек кабинет, говорил горячо, взволнованно жестикулировал:
— Профессор правильно ставит вопрос: «Раз я сам убедился в том, что мне нужен комиссар, — я хочу иметь его. Прежде всего, это должен быть коммунист-ученый. Это должен быть человек, верящий мне так же, как я верю ему, и — вместе с тем способный контролировать каждый мой шаг, во всем, что я делаю, допускать возможность ошибки!» И тут он грохнул кулачищем по столу: «Черт возьми, — говорит, — пусть наконец Найденов сомневается во всем, что я делаю, но раз это нужно, раз это приведет нас всех к нужной цели, будем работать и придем!» — Житков обернулся к Вале: — Говорил он так? Говорил?
Валя молча кивнула головой. Житков продолжал с прежним подъемом:
— Старик четырежды прав, указав на тебя, Саша, как на желательного друга и помощника. Верно, Валя?
При этих словах Житкова Найденов с надеждой посмотрел на девушку: должна же она понять, что ему эта роль вовсе не с руки. Но Валя молчала.
Тогда Александр сказал:
— Пойми, Павел, эта работа уведет меня от собственных исканий. И в конце-то концов вовсе не обязательно выполнять все желания Александра Ивановича…
Он снова взглянул на Валю, ища ее поддержки, но, к своему удивлению, не встретил привычной ободряющей улыбки девушки.
А Житков продолжал развивать свое:
— Ты будешь следить за тем, чтобы начатые работы не глохли, — твердил он. — То, что я видел вчера здесь, в столовой, убеждает меня в своевременности перенесения работ на опытное судно. А может быть, и прямо на боевой корабль, под воду, к черту в зубы, в общем — поближе к практическим условиям!
— Александр Иванович никогда не согласится выпустить из своих рук незаконченную работу, — сказал Найденов. — Он не отдаст незавершенный труд в чужие руки. Как ты думаешь, Валя?
Девушка неопределенно пожала плечами.
Найденов подошел к окну и задумался. В душе он полагал, что командование возложит на него роль своеобразного шефа лаборатории: ему верят, его знают как физика, осмотрительного человека, бдительного коммуниста. Но мысль, что назначение сотрудником Бураго все же помешает научной работе, не давала покоя. И он колебался.
— Тебя не интересуют мои опыты? — в упор спросил он Житкова.
— Я не хотел тебя расспрашивать, чтобы… Словом, не хотел быть нескромным, но, конечно…
— Ты думаешь, между нами могут появиться секреты? — перебил его Александр и улыбнулся: — Ты забыл то, что было сказано когда-то на мостике «Керчи» о дружбе?
— Такого не забудешь, — отозвался Житков: — «Великая вещь — дружба, мальчики. Берегите ее как зеницу ока». И, честное слово, он был прав, этот Кукель: «Вяжите дружбу канатом».
— Но дружба не терпит тайн…
Житков обнял Найденова за плечи. Валя смотрела на друзей и улыбалась.
— Пора в институт, — строго сказала она. — У Саши сегодня как раз есть время показать вам свои работы. Но смотрите, не опоздайте в лабораторию к назначенному папой времени. Он педант.
Кунсткамера старого факира
Житков с интересом слушал объяснения Найденова, демонстрировавшего ему свои успехи. Он хорошо помнил дискуссию, вспыхнувшую вокруг открытия Найденова, в те дни еще скромного аспиранта Института физико-технических проблем. Тогда казалось, что спор так же внезапно угас, как и начался, но в действительности он не прекратился и лишь перестал быть гласным, ушел в стены секретных лабораторий. Темой этого спора была опубликованная в «Известиях» названного института работа молодого ученого Александра Ильича Найденова, носившая довольно мудреное название: «К вопросу о трансформации звуковых и тепловых волн в световые и об их спектральном разложении».
