Впрочем, Иван и сам не знал — как. Он был круглый сирота, спросить не у кого: после пожара его взяли на воспитание деревенские соседи. Люди добрые, но чужие, — пожилая чета, страдавшая недугом, который рано свел их в могилу. Сестра приемной матери привезла его к себе в Москву. Тут Иван и вступил в сознательную жизнь, тут и укоренился. О своей принадлежности к некоему исчезающему народу он, конечно, помнил, но корни были давно обрублены, благодаря двойной пересадке. Деревня на берегу Волги, где он родился, была затоплена Саратовским водохранилищем, жители переселены. Найти их, конечно, не составило бы труда. Только вот зачем? Разузнать свою родословную у стариков, бывших односельчан, он вряд ли бы смог, да и не испытывал особого желания. Язык, которому в детстве учила его мать, он уже почти забыл, не имея никакой практики, но сейчас, услышав его певучие ритмы, извлек с самого дна памяти, поднял настолько, чтобы понять обрывки стихов.
Слова молодой поэтессы так потрясли его, что на какой-то момент сознание померкло, и Иван, сидя в зале, будто бы перенесся в затопленный мир и снова увидел огненного червя. Именно червя, а не змею, как назвала его Делла, поэтесса, которая пыталась во всем найти красоту и тайну.
Те часы были самым страшным воспоминанием детства, да и вообще — самым страшным впечатлением в его жизни… Вот он смотрит на мать, с блеском в глазах лежащую на высокой кровати, блестят также и шишечки этой большой кровати, потому что на улице светло и солнечно. Иван хватает с синего кухонного стола спички и бежит во двор. Ключ торчит в двери дома, так как дом всегда принято запирать, если они вдвоем идут в магазин или в гости, потому что в деревне бывают цыгане. Иван зачем-то запирает дверь на ключ, хотя в доме остается больная мать.
Все это он видел, словно какое-то кино: мальчика, который кувыркается в сене на сеновале, а потом чиркает спичкой и смотрит, как расширяется под рукой круг пламени…
Сеновал загорелся быстро, пожар перекинулся на дом, соседи прибежали с ведрами и лопатами, цыганенок пытался полезть в огонь, но его удержали, мать плакала и кричала внутри, но вдруг затихла, помолчала, коротко всхлипнула и умолкла навсегда… И вот, в тот момент, когда крыша дома рухнула, из горящего месива вылез длинный огненный червяк. Он поднялся над пожарищем, оторвался от пламени и медленно улетел в небо.
Позже один специалист объяснил ему, что это было редкое, но хорошо известное явление — огненный смерч, торнадо. Просто ветер порой закручивает огонь так же, как листья или пыль.
— Торнадо — обычная вещь при возгорании некрупных объектов, — уверял его пожарный. — Возникает внезапно, существует секунды. Есть опасность залюбоваться его красотой. По этой причине происходят несчастные случаи.
Вроде бы все разъяснилось, но воспоминание детства не перестало быть страшным. Когда он стоял подле горящего дома и появился огненный червяк, он не мог отвязаться от образа: ему показалось, что чудовище на секунду замерло и склонилось над ним, будто рассматривая его.
Это было старое, сморщенное лицо. Старик или старуха, он не успел рассмотреть, страшное очень, но было в этом образе и что-то знакомое, необъяснимо притягательное…
Взгляд огненного червя, преисполненный ужаса и тоски, Иван запомнил навсегда. Он боялся его, чудовище снилось ему, как и вообще — огонь, пожары, безвыходные дымные коридоры… Он прекрасно понимал, что боялся лишь собственного страха, что огненное лицо лишь пригрезилось ему, а был на самом деле торнадо — редкое, но понятное природное явление. До самого сегодняшнего момента, до тех пор, пока поэтесса, стоявшая на сцене, не повторила несколько раз подряд: «лор каранар» — пламенные змеи.
3
Это была неглавная причина, по которой ему очень захотелось продолжить общение с Деллой Сиротой, но все же, даже если ничего не получится, он хотел бы знать… Иван подождал на крылечке библиотеки, пока героиня литературного вечера не вышла на улицу.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал он.
Девушка остановилась, с вопросом заглянула ему в глаза.
— Одно ваше стихотворение, — продолжал он, — мне не то чтобы понравилось, но вызвало какое-то странное чувство… Мне трудно это объяснить.
— А вы попытайтесь, — улыбнулась Делла.
— Что вы имели в виду, упоминая о пламенных змеях?
Ему показалось, что вопрос поэтессу смутил.
— Это метафора, — сказала она. — Знаете, что такое метафора?
— Знаю. Мне непонятен сам смысл стихотворения.
— В стихах может и не быть смысла. Просто музыка.
— Но пламенные змеи… Этот образ как-то связан с мифологией?
— Нет. Просто с ночным кошмаром.
— Это вам снилось?
— Да. А почему вы спрашиваете?
Теперь смутился Иван.
— Я видел такую картину.
— Интересно, где?
— На пожаре. Это такой огненный вихрь. Был пожар на судоверфи, приезжала команда, — Иван заговорил увереннее, потому что уже ни о чем не умалчивал. — Один из пожарных мне рассказал, что такое явление…
Он заговорил о торнадо, смерчах, рисуя руками в воздухе круги. Компания Деллы стояла тесной группой поодаль — хвостатые молодые люди и седовласые женщины. Девушка хоть и слушала его внимательно, но все же дважды оглянулась на них. У Ивана возникла дерзкая идея.
— Моя машина за углом, — сказал он. — Могу вас подвезти.
— Это было бы замечательно! — воскликнула Делла, опять оглянувшись. — Я только скажу своим друзьям.
Честно говоря, Иван не предполагал такого развития событий: он был уверен в ее отказе и уже нащупывал в кармане визитку, с горечью думая, что выбросит она в урну этот клочок бумаги и не позвонит никогда.
В итоге вышел вечер, каких давно не было в его жизни. По пути он уговорил ее заехать в ресторан. Это было одно из любимых его мест: широкая терраса, нависающая над рекой так, что набережная с потоком автомобилей была невидима за перилами, и, учитывая нарочито мореманский интерьер, казалось, что посетители — не питающиеся тут москвичи и гости столицы, а пассажиры какого-то крупного лайнера, почему-то идущего меж каменных берегов подпруженной реки, словно вдоль норвежского фьорда.
Если Делла и скрывала свое удивление непривычной роскошью, то это у нее получалось мастерски. Она мало ела и пила, не смотрела по сторонам, часто курила длинные коричневые сигариллы. Ивану пришла в голову шальная мысль: неужто он понравился девушке, при том, что они были из совершенно разных кругов, при том, что он был лет на двадцать старше ее?
Несмотря на большую дифференцию в интересах, разговор не прерывался: едва чувствуя напряжение, Иван легко сворачивал на тему угрешей, загадок исчезающего народа и черт национального характера.
