— Двадцать.
— Они в самом деле огромные. — Она потянула носом. — Это манго?
— У вас острое обоняние, мисс. Это гидрий. Его слабый запах чувствуется всегда, но если он становится сильнее, значит, где-то утечка. В командной рубке есть специальная панель, на которую выводятся показатели давления во всех газовых отсеках. Но у матросов нюх еще лучше. Они обходят коридоры и шахты все двадцать четыре часа в сутки, чтобы увериться, что каждый квадратный фут наших парусов в полном порядке. Взгляните.
Я указал на паутину опорных балок и вантов.
— Это осевой мостик, видите? Он проходит точно над килевым мостиком, прямо вдоль центральной оси корабля, от носа до кормы. Газовые отсеки нависают над ним, будто стены. Когда по нему идешь, кажется, что ты в туннеле.
В двадцати метрах над нами, через ячеистый металлический настил мостика, виднелись маленькие фигурки двух матросов. Я подумал, не юный ли Лунарди один из них, осваивающий свои новые обязанности.
— А еще выше? — спросила Кейт.
— Газовые отсеки идут до самого верха, и там есть клапаны на случай, если понадобится стравить немного гидрия.
— А зачем это может понадобиться? — поинтересовалась она, с любопытством склоняя голову.
— Чтобы снизиться, или если мы оказались выше барометрической высоты.
— А что это такое?
— Барометрическая высота? Ну, чем выше мы поднимаемся, тем меньше давление наружного воздуха, и на определенной высоте давление гидрия начинает превышать воздушное.
— Ага, и гидрий расширяется, — понимающе подхватила Кейт.
— Да, и может разорвать оболочку газовых отсеков, поэтому иногда приходится выпускать часть его наружу.
— А наружная оболочка корабля, из чего она?
— Ткань, туго натянутая на алюмироновый каркас.
— Ткань? И все?
— Как ни странно, хлопок. Но он специально обработан, поэтому водонепроницаемый и негорючий.
— Это обнадеживает. А это куда идет? — Она указала на трап.
— На осевой мостик, — ответил я. — Туда идут три трапа. А с него по другим трапам можно попасть на марсовые площадки, одну на носу, другую на корме.
— Правда? — заинтересовалась она. — Какой оттуда, должно быть, интересный вид.
— Особенно в ясную ночь, когда звезды и все такое.
— Вы, наверно, все их знаете по именам.
Я рассмеялся:
— Не исключено.
— Мы можем туда подняться?
— Боюсь, что нет, мисс. Наверх допускаются только члены экипажа.
— О… — Она немножечко сникла. Я пожалел, что не могу сказать «да».
— А это двигатели? — спросила она, когда звук пропеллеров усилился.
Я кивнул.
— Вы, наверно, видели их, когда подлетали. Их по два с каждого борта. Я покажу вам. — Я свернул с килевого мостика в боковой проход, заканчивавшийся люком в корпусе корабля. Люк был открыт — прямоугольник синего неба и моря. Мы подошли поближе и поглядели на переднее моторное отделение левого борта — большой металлический отсек, прикрепленный к кораблю снаружи стойками и тросами. В задней, открытой части его вращался огромный пропеллер. Как и три других, приводивших «Аврору» в движение, этот отсек был около восьми метров в длину и трех — в высоту. Из люка туда вел трап. У него были поручни, но больше никакого защитного ограждения.
— Очень шумно! — прокричала мне Кейт.
— А представляете, каково работать внутри! — проорал я в ответ. — Механики носят специальные кожаные шумозащитные шлемы.
Я бывал там несколько раз, и не хотел бы я такой работы. Следить за пропеллерами — холодно, шумно и скучно. Я мог бы порассказать Кейт о самих двигателях, и как они используют горючее Аруба, и сколько в них лошадиных сил, и какое количество оборотов в минуту они могут делать, но подумал, что ей это будет скучновато.
— Такое впечатление, что они вот-вот отвалятся, — заметила Кейт, когда мы вернулись от шума машинного отделения назад, на килевой мостик.
— Моторные отсеки приварены, — пожал я плечами, — они такая же часть «Авроры», как та, на которой мы стоим.
— Я лучше не буду слишком уж задумываться об этом, — сказала она. — Вас ведь это совсем не тревожит, правда? Вы будто рождены для всего этого.
— Тут вы правы, — ответил я. — Я и родился на воздушном корабле.
— Не может быть! — восхищенно воскликнула она. — Вы меня разыгрываете!
— Нет, — сказал я гордо. — Мои родители уехали из Европы во время Великой Иммиграции. Не на таком дирижабле, как этот, заметьте. Это был грузовой корабль, и в нем все просто сидели друг на друге. Мама была беременна, но я должен был появиться только в следующем месяце, так что они решили, что это безопасно. Но я родился раньше, на полпути, над Атлантикой.
— Бедная ваша мама, — посочувствовала Кейт. — С ней все было в порядке?
— К счастью, да. И со мной тоже. Один из пассажиров оказался акушером, а другой — студентом-медиком, и вдвоем они справились. Я был крохотный и легкий как перышко.
— А с тех пор вы когда-нибудь еще летали? — Ее темные глаза смотрели на меня так, будто я рассказывал самую невероятную из волшебных сказок.
— Ну, вообще-то только последние три года. Но я вырос на рассказах отца. Когда мы приехали в Северную Америку, ему было нелегко найти работу. Мы объехали всю страну, прежде чем обосновались в Лайонсгейт-Сити и он получил работу на линии Лунарди, сначала на одном из их грузовых кораблей.
— Но его, наверно, подолгу не бывало дома, — отозвалась она.
— Да. Но он писал нам и во время увольнений был с нами. А какие истории он рассказывал!
— Какие? — спросила она.
Я вздохнул:
— Он побывал везде. Видел, казалось, все чудеса света. Когда он гостил дома, я мог думать только о том, как бы мне хотелось уехать вместе с ним.
— Он, наверно, был хороший рассказчик.
— Исключительный.
— Мои родители на рассказы не щедры, — заявила Кейт. — Я все узнавала из книг. И еще от дедушки. Он рассказывал мне сказки, когда я была совсем маленькая, придуманные истории — когда я немножко подросла, и настоящие — когда я стала еще старше. Он тоже был путешественником.
— А ваши родители — нет?
— Нет. Они подарили мне этот тур на день рождения. Но они оба заняты, вот и послали со мной мисс Симпкинс. Это ли не удача? — весело сказала она.
— Она кажется очень преданной.
— Да, в один прекрасный день она станет прекрасной женой какому-нибудь диктатору.
Я рассмеялся.
— К счастью, она много спит. Это просто смешно. Мне вообще не нужна компаньонка! Что может со мной случиться на воздушном корабле? И я всего две недели пробуду в Сиднее, прежде чем вернуться домой.
