На том месте, где, по его мнению, луна светила сильнее всего, он положил платок с письмом и тотчас же спустился на каменистую тропу, которая вела к заливу. Но едва только очутился на плотине, отделявшей его от Черчилла, как услышал позади себя длительный собачий вой. Это был волкодав, принадлежавший Жанне. Филипп догадался об этом по медленным, горестным звукам, которые нарушили ночное безмолвие, а затем начали постепенно замирать, пока не растворились в шепотах леса и рокоте морского прибоя.
Пьер возвращался. Он шел, вероятно, лесом. Филипп допускал возможность, что вместе с ним была Жанна. В третий раз за эту ночь он спрятался в теневой части огромного камня, залитого лунным сиянием, и с волнением стал следить по тому направлению, откуда донесся печальный вой собаки. Затем повернулся в ту сторону, где должен был лежать оставленный им платок, и вздрогнул.
На скале ничего больше не было.
Платок исчез!
Филипп остановился в полной нерешительности. Он делал невероятные усилия для того, чтобы уловить малейший звук. Ведь и десяти минут не прошло с тех пор, как он оставил здесь носовой платок! Пьер не мог далеко уйти с ним. Очень может быть, что он скрылся где-нибудь поблизости.
Он очень тихо назвал его по имени:
— Пьер! Алло, Пьер Куше!
Никакого ответа не последовало на его призыв, и в ближайшую секунду он уже пожалел о том, что позвал полукровку. Вдоль всей дороги царила ничем и никем не нарушаемая тишина. Он едва дошел до конца порта, как снова услышал из глубины леса собачий вой. Он старался слухом определить то место, откуда раздавался этот звук, так как теперь уже не сомневался в том, что собака не сопровождала Пьера, а оставалась вместе с Жанной.
Когда Филипп вернулся домой, Грегсон уже встал и сидел на скамейке.
— Какого черта ты шлялся так долго? — спросил он. Где ты был все время? А я только было собрался искать тебя! Ты потерял что-нибудь? Или, может быть, тебя обокрали? А?
— Нет, друг мой, я был поглощен думами! — чистосердечно признался Филипп.
— Так я и думал! — закричал Грегсон. — Впрочем, я сам тоже занимался в это время размышлениями. Как только ты в первый раз вернулся, написал письмо и снова ушел…
— Но ведь ты спал! — закричал Филипп. — Я пристально глядел на тебя и видел, что ты спишь!
— Очень может быть, что в то время, как ты глядел на меня, я и спал, но во сне мне мерещилось, что ты, как злой дух, склонился над столом и пишешь что-то. Так или иначе, я думал кое о чем, и у меня вдруг возникло желание еще раз прочесть письмо лорда Фитцхьюга.
Филипп передал ему письмо. Он был почти уверен — судя по поведению Грегсона — что тот не заметил ни платочка, ни кружевной ленты.
Грегсон зевнул, неторопливым, почти ленивым жестом взял письмо и положил его под одеяло, которое свернул вдвое и подложил под голову вместо подушки.
— Ты ничего не имеешь против того, чтобы я держал его у себя несколько дней? — спросил он.
— Ничего не имею, но очень хотел бы знать, зачем оно понадобилось тебе!
— Я хочу… — протянул Грегсон, снова усаживаясь на скамье, — но, собственно говоря, я еще сам точно не знаю, что я хочу сделать с этим письмом. Одно я скажу тебе! Ты помнишь, мне однажды снилось, будто бы этот дурацкий плантатор из Карабобо хотел пырнуть тебя ножом? На следующий день так оно и случилось. Ну а теперь мне тоже приснилось кое-что забавное… Пока ничего тебе не скажу, но мне хочется поспать на этом письме. Очень может быть, что я буду спать на нем целую неделю, — не знаю! Ну-с, а теперь я предлагаю тебе тоже поспать немного. До утра еще далеко, и ты успеешь отдохнуть.
Через полчаса Филипп разделся, погасил свет, лег на свою койку, но никак не мог уснуть, так как он снова и заново переживал все приключения этой ночи. Он был уверен, что письмо теперь находится в руках Пьера и Жанны, но не знал, сочтут ли они нужным ответить на него. Он возлагал на это мало надежды, но все же испытывал большое моральное удовлетворение от того, что поступил именно так, а не иначе. Если они еще раз встретятся — а он нисколько не сомневался в том, что они встретятся! — то он не будет чужой им. Если даже они не появятся больше в Черчилле, то он доберется до их постоянного местопребывания.
Он поймал себя на том, что десять-двенадцать вопросов одновременно ворошатся в его голове, причем ни на один из них он не может ответить себе. Кто эта девушка, которая так величаво выплыла из мрака Пустыни? Кто — ее спутник, который кланяется, как вельможа былых времен? Действительно ли они всегда обитали и обитают в лесу? А где находится Божий Форт? Он никогда до сих пор не слышал о таком форте. Существует ли он на самом деле? При воспоминании о странном и богатом наряде Жанны, об аромате, которым был пропитан ее носовой платок, и о той грации, с которой она попрощалась с ним, он подумал, что вряд ли в сердце убогой, грустной страны севера может существовать такой уголок. Пьер сказал, что они приехали из Божьего Форта. Но проживали ли они там постоянно?
Он, наконец, уснул в надежде на то, что ему удастся в самом недалеком будущем выяснить все интересующие его вопросы. Несомненно, в Черчилле должны были проживать люди, которые знали Пьера и Жанну. В крайнем случае, они должны знать, где находится этот самый Божий Форт.
Когда Филипп через несколько часов проснулся и соскочил с койки, то нашел Грегсона уже вполне одетым. Тот успел даже и завтрак приготовить.
— С тобой приятно водить компанию! — проворчал художник. — Пожалуйста, дорогой мой, не забудь в следующий раз, когда опять соберешься зевать на луну, захватить меня с собой. Ну, живо поворачивайся. Нырни в эту кадку с водой и давай кушать! Я помираю — хочу есть!
Филипп обратил внимание на то, что его приятель укрепил эскиз на одном из бревен, слегка выступающих из стены, почти над самым столом.
— Это ты хорошо сделал, Грегги! — сказал он. — Для вдохновения лучшего материала не найдешь. Я думаю, что твой Бёрк подскочит до самого потолка, когда ты пошлешь ему этот эскиз в красках.
— Никакого портрета в красках Бёрк не получит! — хладнокровно ответил художник, усаживаясь за стол. — Я не намерен продавать эту вещь!
— Что так?
Прежде чем ответить, Грегсон стал терпеливо ждать, пока Филипп, в свою очередь, сядет за стол.
— Послушай, друг мой, что я скажу тебе! — заявил он. — Я даю тебе полную возможность смеяться сколько твоей душеньке угодно! Но вот клянусь тебе всем святым на свете, что другой такой девушки ты нигде не найдешь! Я говорю, конечно, о той, которую я встретил позавчера! За такую девушку не жаль и жизнь отдать.
— Совершенно верно! — согласился Филипп. — Я тебя вполне понимаю!
