– Ребята... – изумленно начал он и не договорил.
Все подняли глаза и тоже остолбенели.
По тропке среди скал спускалась к морю девушка.
Все впечатления Святого Носа, дороги по Байкалу, борьба со стихиями, ежеминутно стерегущие опасности – все это держало их мысли около неожиданных бурь, заставляло ожидать что-нибудь вроде спрятавшегося за камнями медведя. Они не удивились бы, встретив кабана, оленя или тунгуса.
Тем сильнее были они теперь поражены. Фигура девушки казалась хрупкой. У нее было привлекательное лицо с правильным овалом, тонким носом, продолговатыми большими темно-серыми глазами с длинными ресницами. Грубое деревенское платье и босые ноги придавали ей трогательность Золушки. Слабые покатые плечи, вероятно, не знали тяжелой физической работы. Кожа смуглая, но не грубая, а с тем естественным загаром, каким зарумянивается яблоко на солнце. В остриженные скобкой золотистые волосы вплетено несколько синих цветов. Ей было лет семнадцать.
«Фея гор из сказок», – подумал профессор.
Увидев отряд, девушка была удивлена не менее их и остановилась. Профессор, поднявшись по тропинке, спросил, как пройти к дому смотрителя маяка.
– Я доведу вас, – приятно прозвучал певучий голос.
Она смущенно дождалась, пока все взберутся на крутой подъем.
– Лодку нашу никто не тронет?
– На острове нет людей, кроме нашей семьи.
– Идемте же! – позвал профессор остальных и догнал ее.
Стали карабкаться вверх.
– Что с вами? – испуганно спросил моряка Попрядухин, видя, что Созерцатель скал, бледный как смерть, опустился на камень. Холодный пот бисеринками выступил на его лице.
– Ничего, ничего! Это припадок. Сейчас пройдет, – едва шевеля губами, прошептал тот. – Идите, я догоню вас.
Передние, не заметив странного припадка своего проводника, поднимались между скал вверх.
– Дяди сейчас нет дома, но он скоро вернется, – говорила девушка, застенчиво, искоса разглядывая гостей.
Профессор справился, привезли ли багаж для экспедиции.
– Это было для вас? – воскликнула она. – Значит, вы профессор? – спросила она, глядя на него как-то по-новому. Видимо, слово «профессор» было для нее синонимом чего-то необыкновенно ученого, исключительного.
– Ваш багаж привезли еще весной.
Булыгин чрезвычайно обрадовался. Он сильно опасался, что груз задержится. Теперь можно будет немедленно приступить к работам. Кратко он рассказал, что они предполагают делать.
– Вы будете собирать «бурмашей»? – робко, как будто даже не веря себе, спросила девушка, вскидывая на него огромные серые глаза, светившиеся изумлением. «Бурмашей»[14] прозвучало у ней как-то насмешливо. В голове ее не укладывалось, что ученый человек будет ловить такую дрянь.
– Да, и бурмашей, – улыбнулся профессор ее наивному пренебрежению к тому, чему он посвятил всю жизнь, и втайне любуясь ею. Какие глаза! Глаза были, правда, огромные, темно-серые, с блеском. Какие-то искры перебегали в них.
– И за этим приехали так издалека?
– Да, главным образом, за бурмашами, – подчеркнул он шутливо. – В Ленинграде у нас таких не водится.
Она не поверила ему. И, сочтя ответ за насмешку, замолчала.
А Булыгину хотелось слышать еще раз этот голос, чтобы девушка еще раз вскинула на него глаза. И он продолжал расспросы.
– Как называется бухта, где мы высадились?
– Отстой, Пещерки. Здесь останавливаются иногда нерполовы, рыбаки.
– Она должна хорошо защищать от западных ветров.
– Да, – подтвердила девушка. – Даже при северо-восточных волна здесь слабеет, разбиваясь о риф. Для пароходов у нас опасны туманы. Летом они здесь часты. Почему-то держатся около берегов и прячут от пароходов отстой.
– Случаются аварии?
– Бывает. Иногда пароходы часами стоят около отстоя и войти не могут.
– А давно привезли наш багаж?
– Давно. Последнее время пароходы перестали сюда заходить. Сидим без сахару, газет, нет мануфактуры, мало масла. Не знаем, что делается на белом свете. Должно быть, в Иркутске какая-нибудь задержка.
Профессор сообщил девушке о появлении шайки бандитов.
– Значит, до осени без пароходов.
Они шли, оживленно разговаривая.
Тошка лукаво показал Федьке глазами на светившееся интересом молодое лицо Булыгина.
– Профессор-то! Точно новый вид hammaridae baicalensis открыл!
– Он ко всякой романтике неравнодушен, – ответил Федька. – А в нее можно влюбиться.
Тошка невольно, вспомнив о ком-то, задумался. И глаза его подернулись грустью и лаской.
Нет, верно, правду говорят: «Не по хорошу мил, а по милу хорош». Ни на кого бы ту, кого вспомнил, не променял.
– Погоди, – сказал он, – надо ему напомнить! Профессор! – крикнул Тошка.
Булыгин обернул к ним улыбающееся лицо.
– У вас Ушканьи острова значатся как одно из возможных мест для устройства биологической станции?
– Да, конечно, – подтвердил Булыгин. – Они расположены посредине Байкала, вдали от берегов. Кроме того, фауна их чрезвычайно интересна. Есть еще и другие преимущества.
– Последнее обстоятельство не вызывает наших сомнений, – рассмеялся Тошка. – Я Федьке и говорю, что вопрос о месте для биологической станции после сегодняшнего дня почти предрешен.
– Почему? – профессор широко раскрыл глаза.
– Вы сами говорили, что у Ушканьих есть ряд преимуществ. А сегодня мы открыли новый чрезвычайно интересный вид baicalensis, занявший исключительное внимание науки.
Глаза профессора вдруг заискрились смехом. Он заразительно расхохотался и, показав ребятам за спиной кулак, догнал спутницу.
Дом смотрителя маяка находился невдалеке. Он был построен в скале, защищавшей его от ветров, которые отличаются на Байкале необыкновенной силой.
Смотритель принял экспедицию очень радушно.
Еще весной, получив багаж и письмо от географического Общества, он сделал все, что мог: приготовил помещение, комнату для работы.
Смотритель был из карымов[15], пожилой человек с военной выправкой. Вдвоем с женой они вели небольшое хозяйство, какое было возможно в суровом климате Байкала. Алла, так звали девушку, приходилась им племянницей. Отец ее жил где-то на зимовье, около Верхнеангарска, в Баргузинской тайге, и она приехала погостить.
Баркаса, пригодного для поездок экспедиции, у смотрителя, однако, не оказалось. Но он успокоил профессора, сказав, что июнь и июль – лучшее время для поездок по Байкалу.
Море в это время бывает спокойное.
Остаток дня прошел в раскупоривании ящиков, приведенных пароходом, разборке приборов и орудий для исследовательских работ и драгировок.
Все оказалось в исправности, и профессор остался очень доволен. Работы можно было начинать хоть завтра.
