Таким образом, в парогазовой установке используются два рабочих тела — пар и газ, а не одно, как в существовавших до сих пор. Парогазовые установки используют не треть, а половину получаемого тепла. Инженеры считают, что это на предел, можно будет еще больше повысить коэффициент полезного действия.
Новые парогазовые установки будут применяться на теплоэлектроцентралях. По расчетам единичная мощность парогазовой установки может быть доведена до 400 тысяч киловатт. Это больше, чем половинная мощность Днепрогэса.
Научно-художественная повесть
Рисунки А. Гусева
Фото Ю. Аргилопуло, В. Родькина
Словно изначальные и неуязвимые часы, с легким шелестом пересыпаются из бархана в бархан песчинки. Может показаться: время в пустыне остановилось. И не на минуту или на сутки — на века и тысячелетия.
С вершины бархана глядят на безжизненную пустыню люди. Один из них вынимает из полевой сумки блокнот.
«…У подножия песчаных холмов расстилалась гладкая глиняная равнина, покрытая россыпью античной керамики. На западе, за тяжелой грядой пройденных нами песков в багряное море зари врезались черные силуэты бесчисленных башен, домов, замков. Казалось, это силуэт многолюдного большого города… Но мертвая тишина пустыни, предгрозовое молчание песков окружали нас. Этот созданный некогда трудом человека мир был мертв. Замки, крепости, города и жилища стали достоянием воронов, ящериц и змей… Мы затеряны в каком-то заколдованном царстве, в мире миража, ставшего трехмерным и материальным. Но сказку надо было сделать историей, надо было прочесть книгу мертвого Хорезма».
Эта запись была сделана известным советским ученым-историком Сергеем Павловичем Толстовым 1*. Под его руководством коллектив молодых ученых уже более двадцати лет ведет трудную, но увлекательную работу, разыскивая «страницы потерянной книги» — восстанавливая историю древнего Хорезма.
До недавнего времени о жизни предков многих народов, обитающих на территории Советской Средней Азии, было известно очень немногое. Многократные опустошительные набеги завоевателей уничтожили почти все письменные источники. Потомкам остались лишь погребенные в песках развалины когда-то обширных и цветущих городов.
Нелегко было археологам заставить заговорить эти развалины. Кропотливая, поистине ювелирная многомесячная работа на сорокаградусной жаре в условиях полного безлюдья и безводья, дальние путешествия, когда приходится километрами проталкивать по пескам буксующие машины. Но главные трудности не в этом. Надо обладать большими знаниями, эрудицией, упорством и смелостью мысли первооткрывателей, чтобы восстановить картину жизни древних народов. История собирается по крупицам, неравномерно, с пробелами, к которым приходится возвращаться порой через многие годы работы. Сколько загадок и тайн, сколько разочарований и неожиданностей, но сколько вместе с тем волнующих открытий подстерегает ученого-археолога!
Трудами всего коллектива искателей-«хорезмийцев» уже восстановлены многие страницы «утерянной книги истории». Их работы единодушно признаны имеющими мировое значение. Автор научно-художественной повести «Время в песках» Милиция Измайловна Земская несколько лет работала в Хорезмской этнографо-археологической экспедиции. Она непосредственный участник и свидетель событий, о которых рассказывает.
Ныне время в песках дорого. Каждая минута заполнена напряженным творческим трудом. Рядом с археологами идут по пескам строители каналов и газопроводов; геодезисты, намечающие дороги и нарезающие поля; геологи, открывающие нетронутые богатства. Труд исследователей прошлого тесно переплетается с трудом созидателей будущего.
1* С. П. Толстов, По следам древнехорезмийской цивилизации, М., 1948.
Когда я впервые приехала на место работ Хорезмской экспедиции, бушевал песчаный буран. Пустыня казалась вдвойне мрачной и враждебной.
Сотрудники разбрелись по палаткам, застегнулись на все петельки и забились в спальные мешки. Но и в спальном мешке нелегко было отогреться. Поговаривали, что не везде еще в пустыне стаял снег…
Буран не унимался. Нашу коптилочку потушило первым же порывом ветра. Оставалось только лежать и слушать, как ревет на все голоса ветер да поскрипывают в грунте железные колья палаток.
По древним поверьям, в каждом смерче, вздымающемся над пустыней, прячется джинн. Если в центр смерча вонзить нож, на его лезвии появится кровь…
Палатка почти легла под натиском бурана. Рывок. Еще рывок…
А утром раздвинулись брезентовые створки входа и скадрировали кусочек ослепительного, сияющего мира.
Может быть, ожила страничка любимой с детства книги про необитаемые неведомые земли, где столько же чудес, сколько сокровищ, а больше всего — «таинственности».
Это был мир, совсем не похожий на действительность, но для сна чересчур яркий, а для театра слишком фантастический.
Такой бы нарисовал картинку совсем маленький мальчик: небо очень-очень синее, пески очень-очень желтые, крепость совсем розовая. Крепость древняя, оплывшая, со множеством трещин, рытвин. Сквозь бойницы просвечивает тоже небо — узенькой черточкой. Но там оно еще гуще, еще синее.
Вот теперь уже можно вдоволь насмотреться на пустыню. Под ногами что-то вроде торцовой мостовой или каменного плиточного пола. Таким панцирем скованы огромные пространства пустыни. Это такыр — глиняный отвердевший слой, отполированный песчаными бурями и омытый ливнями. Барханы, в одиночку и толпами, теснятся до самого горизонта. На барханах — белые скелетики саксаулов, еще не зазеленевших. Это в них так пронзительно свистел ветер во время бурана.
Непривычна во всем этом зрелище безнадежная, последовательная плоскостность. Какая-то гигантская лепешка, одинаково ровная во все стороны. И еще непривычнее — ошеломляющая светоносность пустыни. Такыры, пески и даже стены древних крепостей, воздух изумительно прозрачный — все здесь светится. А какая она сейчас, тихая, умиротворенная, пустыня: будто никогда и не бывает другой.
Я подхожу к крепости. Сергей Павлович Толстов вместе с начальником раскопа Юрием Александровичем Раппопортом пристально всматриваются в бугристую поверхность крепостной стены.
— Где-то здесь должно быть окно, — Толстов отстегивает от пояса нож и, опустившись на одно колено, осторожно по гружает его в стену. С шорохом покатились сухие комья глины. Из-под ножа, из щели, вытекла блестящая черная капля и, извиваясь, поползла в сторону.
