— И все-таки он пижон, — упрямо сказал Шурик и встал. — Пойдем, все ушли.
— Зигмунд еще моется, — Роберт устало поднялся. — Ты хотел мне рассказать, где шлялся вчера ночью.
— Я? Ночью?
— Ты. Ночью.
— Понимаешь, получилось так, — Шурик взял Роберта под руку. — Иду я, значит, по Вене как иностранец…
— Черт побери! — Хайнц смял программку, бросил под ноги. — Шеф уверял, что русский не имеет шансов.
— Однорукий, видно, неплохой тренер, — задумчиво сказал Вольфганг и посмотрел на ринг. — Интересно, где он получил ранение?
— Мне бы твои заботы, — Хайнц подтолкнул брата к выходу. — А что я скажу отцу? Я проиграл тысячу монет.
Римас остановил «ситроен» у маленького кафе.
— Минуту, Вальтер, я куплю сигареты, — он зашел в кафе, молча положил на стойку монету и показал на пачку сигарет, снял телефонную трубку висевшего на стене автомата и быстро набрал номер. Абонент не ответил. Римас взял сигареты и вышел на улицу. Через минуту «ситроен» вновь катился по улицам шумного города.
— Фишбах нам очень нужен в парламенте, — продолжал Лемке, видимо, ранее начатый разговор. — И мы не можем свою политику ставить в зависимость от памяти этого Сажина. Не узнал сегодня — узнает завтра. Ты представляешь, какой скандал поднимется? Австрийцы с их мягкотелым нейтралитетом отдадут парня.
Римас резко повернул руль и обогнал какую-то машину.
— Его нельзя просто застрелить на улице, не те времена. А похищение не удалось.
Римас недовольно хмыкнул.
— Мы не у себя дома, — повторил Лемке. — И ты был прав, Римас, нам кто-то мешает. Когда боксеры выходили из машины Хайнца, мальчишка что-то сказал о телефонном звонке. Хайнц понимает по-русски: кто-то позвонил боксерам, чтобы они встретили Сажина. Важно узнать, кто именно звонил.
Римас остановил машину.
— Разреши мне поговорить с мальчиком.
Лемке посмотрел на Римаса, улыбнулся, достал из кармана ключи и повесил на руль.
— Если хочешь, Римас, моя квартира в твоем распоряжении.
Римас положил ключи в карман и спросил:
— Где ликвидируют тренера?
— Я против ликвидации, — ответил Лемке. — Сажина достаточно скомпрометировать. Завтра к вечеру бывшие в Маутхаузене соберутся на митинг, думаю, русский не удержится и придет.
Римас пожал плечами, и Лемке продолжал:
— На митинге произойдет драка, вмешается полиция. Русский попадет в неприятную историю, и его вышлют из Вены либо австрийцы, либо русское посольство отправит в Москву.
— У них строго, — согласился Римас.
— Ты согласен? — радостно заулыбался Лемке. — Приходи утром, посмотри шествие покойников.
* * *
— Простите, Михаил Петрович, но я обещал послу, что привезу вас, — сказал работник посольства, усаживаясь за руль. Рядом с ним сел Зигмунд, Роберт и Шурик разместились сзади.
— Василий Федорович не мог приехать на матч и очень сожалел, но просил привезти вас всех обязательно.
— С начальством не спорят, Николай Николаевич. — Сажин притворно вздохнул. Несколько минут ехали молча.
— Вот мы и дома. Наша улица, ребята, называется Райэнерштрассе.
Все вышли из машины. Шурик оглядел старое трехэтажное здание посольства и сказал:
— Не шибко шикарно живете, Николай Николаевич.
— Этот дом занимало еще посольство царской России. Получили в наследство, — ответил Николай Николаевич.
Когда входили в здание, Роберт поймал Шурика за полу плаща.
— Ты знаешь, что дом человека ругать нельзя?
— Так я спросил…
— Меньше спрашивай, жеребенок. Если старшему ты нужен, он сам к тебе обратится. Понял?
— Понял, — Шурик вырвался и вприпрыжку пустился догонять товарищей.
Когда все сняли плащи, причесались и привели себя в порядок, Николай Николаевич открыл какую-то дверь и сказал:
— Ребята, проходите, вас ждут, а мы с Михаилом Петровичей сейчас вас догоним, — он закрыл за боксерами дверь и повернулся к Сажину. — Сегодня у нас вечер отдыха, но сначала два слова о делах. Как вас принимают в Вене?
— Спасибо, не жалуемся. Условия для тренировки хорошие.
— Кто хозяин клуба?
— Какой-то Лемке. Я мало его вижу.
— И прекрасно, — Николай Николаевич открыл дверь и взял Сажина под руку. — Под благовидным предлогом отказывайтесь от предложений господина Лемке. Ужин, совместная прогулка…
— Хорошо, — Сажин кивнул и вошел в зал, полный празднично одетых людей, которые стояли вдоль уставленного бутылками и закусками стола.
Черную шевелюру Роберта и светлый ежик Зигмунда Сажин нашел сразу, но рыжие вихры Шурика видны не были.
— Не беспокойтесь, вина вашим ребятам никто предлагать не будет.
— А я и не беспокоюсь, — ответил Сажин и пошел к столу.
В центре внимания, естественно, находился Зигмунд, он не успевал отвечать на вопросы, улыбался, молча кивал, наконец, поднял руку и сказал:
— Все, товарищи, разговоры о боксе запрещены. Я в коматозном состоянии, вы меня избили сильнее, чем Бартен.
Кругом рассмеялись.
Сажин разговаривал с послом, но старался не выпускать из виду ребят.
* * *
Петер с удивлением смотрел на стоявшего в дверях Лемке.
— Не ждал? — Лемке улыбнулся. — Можно войти?
— Проходи, Вальтер, проходи, — Петер захлопнул входную дверь и пошел вперед. — Сидеть, Макс! — крикнул он на зарычавшего рыжего бульдога. — Извини, не ждал, а старая Марта убирает у меня только по субботам, — говорил он, растерянно оглядывая комнату, пытаясь убрать на столе какие-то вещи.
— Брось, старина, что за церемонии. — Лемке достал из кармана бутылку «Мартеля» и поставил ее на стол.
— Черт возьми, Вальтер, — Петер помог Лемке снять пальто, — я неуклюжий хозяин. Знаешь, у меня никто не бывает, я и растренировался. — Он вышел в переднюю, пнул ногой заскулившего бульдога и повесил плащ и шляпу Лемке в стенной шкаф.
Потирая белые руки, Лемке оглядел гостиную, отодвинул стул и сел.
— У тебя очень мило, старина, — он опять оглянулся, — для такого медведя, как ты, очень уютно.
— Старый я медведь, Вальтер, — Петер поставил на стол два бокала и тарелку с виноградом. — Старики любят уют.
— Все мы не молодеем, — Лемке взял один бокал и протянул его хозяину. — Убери, Петер, тебе нельзя, у тебя через час тренировка с русскими.
— Да, да, Вальтер, ты прав, — Петер убрал бокал, потер ладонями шишковатую голову и посмотрел на Лемке. — Я рад, что ты зашел.
— Не ври, — Лемке улыбнулся, — старому другу врать нехорошо. Открой-ка лучше бутылку и налей мне коньяку.
— Я не видел, чтобы ты пил коньяк, — Петер открыл бутылку, плеснул в бокал, Лемке посмотрел на его руки и довольно кивнул.
