Как только приказания были отданы и выполнены, вождь подошел к дону Энкарнасиону и сказал ему на ухо:
— Мой брат видит, что я делаю для него? Он доволен?
— Да, вождь, — тихо ответил молодой человек.
— Хорошо. Мой брат не произнесет ни одного слова, не сделает ни одного жеста без разрешения Великого Бобра. Пусть он поклянется Вакондой!
— Я вам клянусь честным словом, вождь! Но и вы поклянитесь мне, что вы спасете моего друга, дона Луиса!
— Великий Бобр его спасет, или мы все погибнем! — ответил индеец.
Приблизившись к самой двери дома, они стали слушать.
В доме горячо спорили; гневные, судя по интонациям, фразы сталкивались с такой быстротой, что их невозможно было понять.
Дон Энкарнасион, несмотря на свое обещание, чувствовал, что в груди у него клокочет буря; если бы вождь не удерживал его железной рукой, он бы бросился в дом. При последнем донесшемся слове, произнесенном капитаном, индеец был вынужден резко оттолкнуть Энкарнасиона от двери.
— Брат мой хочет погубить себя и своего друга? — сказал он.
— Что же делать? — воскликнул дон Энкарнасион.
— Держать свое слово, ждать и предоставить действовать вождю. Пусть мой брат помнит, что при малейшей неосторожности перебьют всех индейских воинов. Брат мой отвечает за них вождю, а вождь отвечает за его друга. Пусть мой брат ждет. Вождь войдет.
И Великий Бобр открыл дверь и вошел в комнату.
Мы уже рассказали в конце предыдущей главы, как присутствующих поразило непредвиденное появление вождя команчей. Великий Бобр почтительно поклонился молодой девушке и обратился к капитану:
— Великий Бобр долго был в пути и устал; он голоден и хочет пить; не может ли его брат, бледнолицый начальник, предложить ему прохладительные напитки? Или он предпочитает сначала закончить дело, которое привело сюда вождя?
— О каком деле хочет говорить вождь? — хмуря брови, спросил дон Горацио. — Я не знаю, чего может требовать от меня Мос-хо-ке. Нас всегда соединяют дружеские отношения.
— У моего брата короткая память. Он забыл, что земля, которую здесь роют по его приказанию, принадлежит воинам индейского племени. Он забыл, что по приказанию Великого Бобра эти воины служили начальнику проводниками и привели сюда. Он забыл, что Великий Бобр разрешил ему разбить лагерь при одном условии…
— Й вы пришли требовать выполнения этого условия? — побледнев, вскричал капитан.
— Да, Великий Бобр пришел сюда для этого, — ответил индеец. — Разве бледнолицый начальник не ждал его?
Молния, упавшая к ногам капитана, не могла бы более ужаснуть его, чем эти спокойно произнесенные слова, подчеркнутые насмешливой улыбкой.
Индеец продолжал:
— Уже прошло три дня, как бледнолицый начальник завладел развалинами и Домом Монтесумы. Доверяя начальнику, вождь позволил ему разбить лагерь на этой равнине. Бледнолицый начальник помнит, какие условия поставил ему вождь?
— Я обязался, — холодно ответил капитан, положив незаметно руку на саблю, — передать донью Линду в ваши руки, если вы мне дадите право в течение трех дней производить работы по моему усмотрению.
— Вождь выполнил эти условия?
— Да.
— Вождь ждет пленницу, которую бледнолицый ему продал, — она принадлежит вождю.
— Боже!.. — в бешенстве закричал капитан. Индеец жестом прервал его и, рванув дверь, сказал:
— Пусть бледнолицый одумается. Пленницу требует не только вождь, но и все племя вождя!
Капитан оцепенел от ужаса. Он понял, что побежден.
Через открытую дверь, при бледном свете луны, он увидел индейских воинов, мрачных и угрожающих, тесными рядами окруживших дом.
— Пусть она уезжает! — произнес он задыхающимся от гнева голосом. — Она свободна.
Потом, через мгновение, добавил угрожающе:
— Хорошо сыграно, вождь, но я возьму реванш! Индеец, не отвечая, подошел к молодой девушке и взял ее за руку.
— Мы еще увидимся, сеньор француз! — Со сдержанным бешенством сказал капитан уходившему дону Луису.
— Надеюсь, кабальеро, — просто ответил тот.
— Да, мы увидимся, несчастный, и, клянусь богом, скоро! — вскричал дон Энкарнасион, стремительно ворвавшись в комнату.
Но взгляд вождя удержал его. Зачем начинать ссору теперь, когда донья Линда спасена!
— А-а! Это заговор! — прошептал дон Горацио, взбешенный от сознания своего поражения, но вынужденный склониться перед явной силой.
Молодые люди презрительно пожали плечами и, даже не удостоив его словом, вышли из комнаты.
А через несколько мгновений отряд уже мчался во весь опор прочь из лагеря.
Капитан дон Горацио де Бальбоа бесспорно был мужественным человеком; в его натуре были и пороки, и очень крупные — например, омерзительная жадность и отсутствие порядочности в поступках; но бывали в его жизни моменты, когда он проявлял безрассудную отвагу и смело рисковал своей жизнью; этим он заслужил среди своих людей репутацию отличного солдата.
Если на этот раз он сравнительно легко уступил требованиям Мос-хо-ке, то произошло это в силу очень серьезных причин: во-первых, его захватили врасплох; во-вторых, его окружили враги; он был один, их — много. Поняв, что борьба безрассудна, он, подобно лисице, преследуемой охотниками, схитрил, сделал вид, что уступает добровольно, но в душе поклялся, что возьмет у них, так или иначе, блестящий реванш.
Горацио де Бальбоа не скрывал от себя, что понесенное им поражение весьма серьезно и что отъезд, или, вернее, освобождение доньи Линды лишает его последнего шанса на успех в задуманном деле.
Дон Горацио похитил донью Линду с целью добиться от нее, добровольно или силой, разоблачения тайны императоров инков. Он не побоялся ей в этом признаться с грубой, почти циничной откровенностью.
Теперь, когда молодая девушка была возвращена отцу, всякая надежда когда-нибудь завладеть сокровищем ускользнула от капитана. Совершенный им бесчестный поступок не принес ему никакой пользы. А хуже всего было то, что его, как ребенка, обвел вокруг пальца индеец, которого он почти не считал человеком.
Но дон Горацио был наделен незаурядной энергией и железной волей.
Такие люди, к сожалению, часто встречаются в жизни: они одинаково расположены к добру и злу, и, если вступают на какую-нибудь дорогу — будь она хороша или плоха, не колеблются, никогда не возвращаются назад, а продолжают упорно свой путь, фатально ведущий в пропасть.
Капитан недолго находился в угнетенном состоянии; наступила реакция, и он поднялся со своего места — еще более уверенный и решительный, чем всегда.
