Река в месте, где глупое двуногое нашло свою смерть, в течении нескольких дней жила особенной, непривычной для этих мест, жизнью. Активное кипение и бурление жизни не прекращалось даже ночью. И когда кто-нибудь из пирующей компании отваливал от туши, не в силах запихнуть в себя даже крохотный кусочек, его место тотчас же занимал кто-нибудь из опоздавших к началу пиршества. Вновь прибывший активно включался во всеобщее шевеление, с удвоенной скоростью работая клешнями, дабы наверстать упущенное.
В таком бешеном темпе проходило несколько дней, а затем все заканчивалось. Медленно и нехотя, изрядно отяжелевшие, покидали раки место многодневного пиршества, оставляя после себя начисто обглоданный скелет, блистающий на дне, отражающий падающие с небес в солнечный и погожий летний день, солнечные лучи. Раки убирались прочь с тем, чтобы после праздника жизни, случающегося, увы, не чаще одного двух раз в год, приступить к ежедневной рутине, состоящей из бесконечных поисков добычи, с неизмеримо более скромным результатом.
Сделав свое дело, раки расползались в разные стороны по речному дну, оставляя после себя отливающий блеском человеческий скелет, на котором щуку так и подмывало сделать своими зубами, сохранившими остроту и прочность, не смотря на столь почтенный возраст, поминальную надпись, - «Так проходит мирская слава». Но щука была слишком воспитанной для того, чтобы прикоснуться к скелету и осквернить его, пусть даже он принадлежал человеку, злейшему врагу всего живого, что обитает в реке.
Как жаль, что ее любимый ученик, золотистый здоровяк и увалень карп, ни разу не увидел памятника работы подводных могильщиков. Быть может, это подбодрило бы его в последний миг жизни. Да, двуногие сильны и коварны, и истребляют немереное количество речного народца. То ли из-за вечно терзающего их голода, то ли из-за злобной прихоти извращенного мозга, одуревшего от избытка кислорода на поверхности. Но пусть знают и они, иногда и у жителей глубин случается праздник, пусть и не так часто, как того хотелось бы.
Такие мысли крутились в голове старой, покрытой мхом двухметровой щуки, пока она плыла к излюбленному лежбищу за корягой, где привыкла коротать время, где было так приятно и вольготно проводить дни и ночи, когда так хотелось спать. А спать ей хотелось все больше день ото дня. Слишком много лет пронеслось с тех пор, как она, будучи резвым и игривым щуренком, подобно торпеде, стремительной и точной, гоняла на отмели мальков, делала первые робкие попытки напасть на рыбу и покрупнее. Но все это было так давно, что трудно себе представить. Тогда она вообще не нуждалась во сне, молодое и сильное тело требовало движения, переполняющие ее силы, толкали ее только вперед.
Но теперь она стара, почти ничего не ест и вовсе не из-за того, что не в состоянии добыть пищу. Несмотря на почтенный возраст, реакция у нее по-прежнему была отменной, а точность броска, отточенная годами совершенствования мастерства была превыше всяческих похвал. Ей и сейчас могло бы позавидовать большинство молодых и резвых щук, что плещутся, и резвятся на отмели, гоняя серебристые стайки мальков, как это делала она, в поросшем мхом, прошлом.
Ей просто не хотелось, есть и все, зато постоянно хотелось спать. Щука была стара и мудра для того, чтобы понимать, что умирает. Она вполне отдавала себе отчет в том, что вряд ли доживет до того дня, когда водная гладь над ее головой станет твердой как камень и прозрачной, как стекло. Силы покидали ее день ото дня и жить ей оставалось совсем немного. Смерть не страшила ее, печалило другое, вместе с ней в мир иной уйдет и накопленная мудрость, та самая мудрость, что смогла бы спасти многих.
Но не было достойных ее ума, учеников, глупым щурятам было на все наплевать, кроме игр и забав. Им бы только целый день гонять мальков, да дурачиться. Жизнь так прекрасна и хороша, а лето так быстротечно, и ни к чему им забивать головы разными старческими умностями.
Окуням, этим псам подводного мира, тоже не до лекций древней, выжившей из ума хищницы. Они заняты куда более важным делом, - поиском пищи, и заниматься философией им недосуг.
Порой они проплывали хищной, зеленой в черную полоску стаей на почтительном удалении от ее берлоги, опасливо постреливая в ее сторону хищно поблескивающими глазами, желая удостовериться, что старая щука еще жива, еще отравляет реку смрадным дыханием. Так и кружились они на почтительном расстоянии от приметной коряги, не смея приблизиться, зная, что, не смотря на молодость и численный перевес, им все равно не совладать со старой хищницей, чьи зубы по-прежнему остры, которая способна в считанные мгновения разметать всю их шайку, превратив в груду мелко нашинкованных кусочков. Они опасливо проплывали поодаль, посматривая в ее сторону, ожидая движения, или иного намека на то, что старая бестия жива.
И тогда, чтобы стервятники не мучились понапрасну, щука махала хвостом, подавая сигнал жизни. И тотчас же нахальная зеленая братия исчезала из виду, спеша по делам, сулящим более легкую добычу. Щука не сомневалась ни на миг, что завтра они вернутся и все повторится вновь.
Она знала, что жить ей осталось совсем немного, знали это и зеленые пираты, и поэтому приняли за обычай ежедневно наведываться на место ее обычной лежки. Однажды им повезет и тогда они, подобно стае гиен, набросятся на бездыханное тело, разрывая его на части, стремясь насытить вечно голодные утробы, торопливо заглатывая огромные куски, пока не закончится отведенное им время. А затем, на место ее смерти придут раки, вездесущие речные могильщики, чьим извечным ремеслом была очистка речного дна, от мусора органического происхождения. И тогда окуням придется отступить, довольствоваться объедками, время от времени слетающими с обеденного стола, закованных в панцири, членистоногих.
Когда-нибудь это обязательно случится, чему быть, того не миновать. Щука знала свой исход, он неизбежен. Она ничего не могла изменить, да и не стремилась что-то менять. Зачем? К чему лишнее беспокойство. Не все ли равно, что будет с твоими бренными останками после смерти, когда душа, прикованная к бренному телу, вырвется наружу и устремится к абсолютной свободе, сбросив тяжкие оковы плоти, что вынуждена была носить на себе долгие годы.
Поэтому щука не переживала, не печалилась по данному поводу, гораздо больше расстраиваясь из-за другого. Из-за существа весьма отдаленного ее родственника, которого в другое время и при других обстоятельствах, не преминула бы пригласить на обед в качестве закуски, ставшего ее единственным прилежным учеником, терпеливо выслушивающим ее жизненные истории. Она надеялась, что из золотистого карпа, получится мудрец начиненные ее знаниями, мудрец, который доживет до преклонных лет, успев перед смертью передать ее мудрость вкупе со своей, как можно большему количеству плавунов. Ну а те, в свою очередь, усвоив мудрость, преумножат ее и достигнут небывалых высот. И вся река станет просвещенной, а не глупой и неотесанной, как сейчас. И тогда человек, этот наипервейший и наиглавнейший рыбий враг, будет посрамлен, и вынужден будет отступить, ибо на реке ему больше будет нечего делать, его сети и разнообразные коварные ловушки сгниют и покроются ржавчиной, но так и останутся, безнадежно пусты.
