– Разве назвать кого-нибудь «ростком» – это не похвала?
– «Ростком»…
Честно говоря, мне было неинтересно. Но когда кухонный нож смотрит тебе в лицо, не стоит необдуманно возражать.
Но нож ей идёт.
– Какой рис тебе нравится, Ханекава-сан? Косихикари? Сасанисики?
– Хм, мы уже решили, что едим рис…
– Мы называем его «утренний рис», «дневной рис» и «вечерний рис». А хлеб мы бы называли «утренним хлебом», «дневным хлебом» и «вечерним хлебом».
– Звучит довольно удобно.
Но можно было бы просто говорить «завтрак», «обед», и «ужин».
В теории Сендзёгахары-сан хватало дыр.
– Хм, да. То, что «вечерний хлеб» будет читаться как «дощечка» – ещё одна дыра в твоей теории.
– Нет, есть дыры и побольше.
– В этом доме всегда есть Косихикари и Сасанисики?
– Нет конечно. Только таинственный рис.
– Таинственный?
– Ну, в слове «тайна» есть слово «рис».
– И что?
– Так может, это не «фирменный» рис, а «смешанный» рис.
– Этой шутке сто лет в обед.
Когда-то различные проблемы с производителями и смесями риса были основной темой для слухов.
Конечно, упомянутые проблемы не исчезли, просто их теперь не обсуждают.
– Всё нормально. Папа весьма разборчив, когда дело касается рисоварок. Она весьма дорогая, как видишь. Разве этот приборчик не выбивается из общего вида кухни?
– М-м-м…
Верно.
Зачем она про это упомянула? Оказалось, что рисоварка стоила больше, чем месячная арендная плата за эту квартиру.
Рисоварке в доме Ханекава уже пора было на пенсию, так что я втайне ждала повода воспользоваться этой.
– Ты умеешь готовить, Ханекава-сан?
– Да.
Слишком прямой ответ включал в себя разъяснение ситуации в доме Ханекава и был бы неприятен окружающим, так что нужно было решить, сколько можно рассказывать. Но поскольку я была здесь с её разрешения, то подумала, что стоит немного прояснить ситуацию.
Вдобавок, Сендзёгахара-сан уже встречала тех, кого я должна называть родителями. Так что не было смысла устраивать спектакль. Я говорила ей о том, что сплю в коридоре…
Нет.
Вопрос не в том, что мне стоит говорить или какой в этом смысл.
Я просто хотела поговорить об этом с Сендзёгахарой-сан.
Я не собиралась обманывать ее, ведь она так беспокоилась обо мне.
– Я готовлю себе сама.
– Понятно.
«Мне тоже одно время приходилось всё себе готовить», – сказала Сендзёгахара-сан.
– Я не ладила с матерью.
– Они развелись?
– Да. Я с тех пор с ней не виделась. Интересно, чем она сейчас занимается. Надеюсь, она счастлива.
Несмотря на тему, в её голосе не было эмоций. Нож, режущий овощи, продолжал двигаться как ни в чём не бывало.
Не могу сказать, нормально это или нет.
– Ну, у каждого дома своя история.
– Верно.
Видимо, она всё заранее рассчитала. Как только рисоварка просигналила о готовности риса, Сендзёгахара-сан выключила плиту и начала накрывать на стол. Я спросила, могу ли чем-то помочь, но она отказалась, попросив дать ей время закончить. Видимо, она не хотела, чтобы я сбивала её с ритма.
После этого мы разложили столовые приборы на кофейном столике.
– Спасибо за еду.
– Спасибо за еду.
Рис, суп и жареные овощи с цыплёнком.
Любопытно. Меня порадовало то, что она не пыталась приготовить ничего примечательного, а сделала обычную еду. Объяснить это чувство будет сложно, так что я ей ничего не сказала.
Я начала есть.
– Очень вкусно.
– Правда?
Сендзёгахара-сан выглядела пораженной.
– По Арараги-куну никогда не скажешь, что ему нравится. Честно говоря, я ожидала осуждения.
– Осуждения?
Так Арараги-куну не нравится?
Хм.
Он мало времени проводит с девушками.
Даже если ему не нравится, он должен хотя бы изобразить, что это не так.
Хотя я подозреваю, что это тоже в его духе.
– Мне кажется, это очень вкусно. Хотя, возможно, о вкусах не спорят.
– Так значит, в еде и мужчинах у нас с тобой схожие предпочтения.
Я подавилась супом.
Кошмарные манеры.
– Сендзёгахара-сан… ты правда рассказываешь мне слишком много.
– О, нет, я подумала, что нам стоит и об этом поговорить. Чтобы мы по-настоящему открылись друг другу.
– Один неверный шаг, и пропасть между нами станет ещё шире.
Она же противник.
Но я была рада, что она сближалась со мной – мне сложно самой сделать шаг навстречу ей.
– В таком случае, Сендзёгахара-сан, почему бы не поговорить о том, что нам нравится в Арараги-куне?
– Нет. Если эта беседа станет доступна чужим ушам, он совсем обнаглеет. Не стоит.
– Понятно.
Когда дело касалось её парня, она была сурова.
Она не собиралась хвалить его.
– Так о чём поговорим?
– Давай поговорим о том, что нам не нравится в Арараги-куне.
– Это мне больше нравится.
Мы болтали три часа подряд.
Ругать кого-то – это так возбуждает…
– Уже пора готовить ужин. Нам нужно поговорить о том, что будем делать дальше.
Сендзёгахара-сан с видимым неудовольствием сменила тему, как будто объявив об окончании вечеринки.
Почему-то мне казалось, что мы обе как будто омолодились.
Мы явно светились от счастья.
Почему мы чувствуем такое единство?
– О чём ты?
– О том, что ты будешь делать дальше, Ханекава-сан. Даже если ты останешься на ночь, что ты будешь делать завтра? У тебя есть планы?
– Я…
Если я скажу «вернусь в руины школы» даже в шутку, она снова поколотит меня. И я не удивлюсь, если ещё и ногами добавит.
– Нет, планов нет.
– Понятно.
Сендзёгахара-сан важно кивнула.
Её лицо было очень серьёзным, сложно было представить, что эта девушка ещё недавно от души ругала своего парня.
Я говорила, что теперь ей доступно богатство эмоций, но у этой медали было две стороны.
– Честно говоря, я хотела бы, чтобы ты осталась тут… будешь под моим контролем.
– Контролем?
– Наблюдением.
– Лучше не стало…
Как по мне, разницы между этими словами было немного.
Но она, по сути, хотела сказать, что беспокоится обо мне, так что, наверное, не кривила душой.
– Но, как видишь, у нас тут весьма тесно – папа вернётся завтра, а я не могу допустить, чтобы ты переодевалась и спала с ним в одной комнате.
– Ну, конечно.
Это вызвало бы много вопросов.
И одноклассница его дочери, спящая в одной комнате с её отцом, была бы для него жутким неудобством.
– А что, если папа в тебя влюбится? Это будет ужасно.
– Тебя только это волнует?
– Может, наступит день, когда мне придётся называть тебя «мама»
– Нет. Не наступит.
– И почему это? Чем тебя папа не устраивает?
