Не трудно было представить себе, чем это могло окончиться для небольшого сторожевика: «Хризантема» попросту рассекла бы его, как острый топор щепку.
— Скажи, пожалуйста, какие вежливые: хотят поздороваться за ручку, — сказал Майков.
— Пугают! — помрачнев, шепнул Яров. Вдобавок к мотору японец, не считаясь со свежим ветром, рискнул поднять все паруса. Усы бурунов у форштевня «Хризантемы» вспенились. Накренясь на правый борт, она понеслась ещё стремительнее.
Однако этот манёвр произвёл на Мугарова не больше впечатления, чем новая порция солёных брызг, брошенная ветром в лицо, — так, по крайней мере, подумалось Платонову. Капитан-лейтенант только прищурился. Уже отчётливо были видны фигуры стоящих на баке «Хризантемы» иностранных корреспондентов, когда он приказал сделать предупредительный выстрел из носового орудия.
Суда находились в это время друг от друга в каком-нибудь кабельтове. «Хризантема», накренясь ещё больше и едва не касаясь реями волн, повернула на девяносто градусов.
Мугаров посмотрел на часы и улыбнулся, представив себе разочарование иностранных «путешественников».
Ровно через девять минут всё объяснилось. И тревожные депеши, и настойчивые попытки шхуны отвлечь «Кита» подальше на юг, и пиратская угроза тарана — всё это было звеньями единой цепи. Слева по носу появились два кавасаки — небольшие моторные боты для ловли рыбы ставными сетями.
«Издалека их принесло! — подумал Мугаров. — Зачем бы это? Своим ходом они бы сюда не добрались. Дело не обошлось без буксира «Хризантемы».
Кавасаки вслед за шхуной полным ходом удирали в океан, но у «Кита» было неоспоримое преимущество в скорости, и он отрезал им путь к отступлению.
— Капитан-лейтенанта не проведёшь! — успел шепнуть Яров Пахомову.
«Кит» подошёл к первому кавасаки, и Майков с Яровым на ходу перебрались со сторожевика на палубу бота. Шестеро японцев-«рыбаков» поспешно выбрасывали что-то за борт. Однако грозный оклик главстаршины, державшего в руке пистолет, остановил их; японцы столпились у носового кубрика.
Второй кавасаки, пользуясь сумерками, попытался улизнуть, но пулемётная очередь, выпущенная с «Кита» в воздух, заставила японцев заглушить мотор.
На этот раз обыск дал совершенно неожиданные результаты: в рыбном трюме первого кавасаки все восемь отсеков были заполнены бидонами со смолой и креозотом. Низенький черноволосый шкипер счёл за лучшее не отпираться, но и не признаваться ни в чём, — он просто отмалчивался. Тут дело пахло уже не хищническим ловом крабов или иваси, тем более, что на рыболовецком судне не оказалось ни одной сети!
На втором кавасаки успели побросать в океан все бидоны, но едкий запах креозота, державшийся в трюме, давал все основания для того, чтобы забуксировать и этот бот за кормой «Кита».
Креозот и смола предназначались для поливки лежбищ котиков, чтобы заставить животных покинуть советские берега.
Котики водятся в северном полушарии только на Командорских и Курильских островах, на небольшом острове Тюленьем и на американских островах Прибылова. Мугаров знал это. Конечно, это было известно и иностранным пассажирам «Хризантемы», безусловно, хорошо осведомленным о цене дорогого меха на международном рынке.
На каждом японском судёнышке осталось по два пограничника. Один встал у штурвала, другой — у кубрика, куда была заперта команда кавасаки.
Теперь можно направляться в базу!
А шторм разыгрывался не на шутку. К ночи он достиг восьми баллов. Шум моря стал беспрерывным. Волны, грохоча, падали на палубу, заглушая рокот моторов. Буксирный трос то натягивался, как струна, то давал слабину, и тогда «Кит» рывком бросался вперёд.
Как ни привычны были к непогоде пограничники, но и они утомились от качки, от грохота бури, от колючих брызг, беспрерывно бьющих в лицо. Каждый новый удар волн, сотрясающий сторожевик, отзывался во всём теле. В довершение ко всему резко похолодало.
А кавасаки болтались за кормой, вдвое уменьшая ход сторожевика и делая ещё более опасной встречу с тайфуном, грозящим обрушиться с минуты на минуту. Но ведь именно на тайфун и рассчитывали японцы: их посудины хорошо переносят непогоду.
Темнота пала как-то сразу, будто небо задернули гигантским чёрным парусом. Мугаров не видел океана, но чувствовал по водяной пыли, срывавшейся с гребней волн: девять, а то и все десять баллов!
«Каково-то моим ребяткам на кавасаки?» Эта тревожная мысль не оставляла его ни на секунду.
На первом боте остались Майков и Яров, на втором — Пахомов и Ростовцев. Только бы никого из них не укачало!
И вдруг ветер как-то особенно свирепо хлестнул в лицо. «Кит» быстро заковылял на крутых коротких волнах.
Сторожевику не удалось уклониться от центра циклона. Налетевшие со всех сторон высокие крутые волны стремительно подбрасывали и мотали «Кита». Океан распоряжался небольшим кораблём, как хотел. От напряжения шпангоуты стонали, в такелаже на высокой ноте пел ветер, всё судно дрожало, словно живое существо.
«Ураган!» — только успел подумать Мугаров, как «Кит» рванулся, словно пришпоренный.
— Так держать! — что было сил крикнул капитан-лейтенант рулевому и спустился с мостика. Холодная волна накрыла его с головой, будто щепку приподняла над палубой — Мугаров едва успел ухватиться за поручни. В следующее мгновенье «Кит» перевалился на другой борт, и Мугаров больно ударился коленями о металлические ступени трапа. Добравшись, наконец, до кормы, он убедился, что буксир болтался свободно.
Когда «Кит», взлетев на гребень, задержался, прежде чем снова ринуться в чёрную пропасть, капитан-лейтенант двумя прыжками достиг трапа, выждав волну, взобрался на мостик и, крикнув на ухо Платонову команду, стал помогать ему повёртывать корабль на обратный курс.
Где-то позади остались два кавасаки, два кавасаки с четырьмя пограничниками!
Мугаров чувствовал себя невольным виновником внезапной беды.
Товарищи по дивизиону считали его самым твёрдым, самым суровым командиром, а между тем он двое суток не мог успокоиться, когда в июне матросу Петрову перешибло тросом руку. Петров давно уже выписался из госпиталя, ходил в пятый рейс, а Мугарову было все ещё не по себе. Он считал, что трос лопнул тогда по его недосмотру. Теперь же четыре пограничника могут потонуть или, ещё того хуже, попасть к врагу! Все — и этот богатырь главстаршина Майков, всегда улыбающийся добряк; он — сверхсрочник, только на-днях получил квартиру и собирался в Октябрьские праздники сыграть свадьбу; и сигнальщик Яров, заядлый спорщик, вечно топорщившийся по всякому пустяку, и Ростовцев с Пахомовым: один сибиряк, храбрец, прямой души человек, другой — украинец, отчаянный, умный парень с хитринкой...
